ТВОРЧЕСКИЙ АГНОСТИЦИЗМ

Помните метафору Ницше, в которой он сравнивает экзистенциальную реальность с бездной? В обычном смысле это просто констатация ее бесконечности: чем глубже в нее заглядываешь, тем больше видишь. В ней есть это ощущение бесконечности, вне зависимости от того, конечна она или бесконечна топологически в пространстве-времени.
Напротив, «реальная» вселенная, вернее, модель, которую мы принимаем за реальную вселенную, вполне конечна. Она компактна и аккуратна, поскольку искусственно сконструирована и очищена от всего лишнего, что несет с собой экзистенциальное восприятие.

Стремительный рост жестоких, необъяснимых и кажущихся «бессмысленными» преступлений, совершенных в двадцатом столетии людьми, которые всегда правы, указывает на преобладание самогипноза, который сопровождается «внутренним страхом». «Внутренний страх» — это сочетание ощущения полной беспомощности и постоянной уверенности в собственной правоте. Как ни парадоксально, но чем увереннее человек в своей правоте, тем он беспомощнее. Это объясняется тем, что «ощущение правоты» означает «знание», а «знание» подразумевает понимание «реального» мира Так как «реальный» мир, по определению, «объективен», «существует независимо от нас» и «создан не нами», мы ощущаем себя в этом мире маленькими и ничтожными. Мы не можем действовать, мы способны лишь реагировать: «реальный» мир толкает нас, мы толкаем его. Но он больше, поэтому мы всегда проигрываем. Наша единственная защита — всегда ощущать собственную правоту и сражаться без правил.

процесс нашего ухода от ответственности. Мы ищем отмщения, но так как мы способны лишь реагировать, то объясняем себе, что на это толкает нас «реальный» мир. Любой преступник изложит вам собственную версию ухода от ответственности: «Во всем виновата моя мать», «Во всем виноват мой отец», «Во всем виновато общество», «Я хотел расквитаться с этими гадами», «Я перестал себя контролировать, просто слетел с катушек», «Они зашли слишком далеко, и я взорвался».
Человек, ощущающий себя реагирующим механизмом отмщения, не может быть добрым. Мне кажется, мироощущение человека XX века отражают следующие строки:
Я испуганный странник
В мире, созданном не мною.

люди держат пари на эффективность той или иной модели в данное время, но делают это бессознательно, поскольку загипнотизированы любимыми моделями. Если модели оказываются не вполне адекватными, их не пересматривают, а сердятся на мир за его неадекватность или, что бывает еще чаще, ищут виновных.
Эдмунд Гуссерль, который вместе с Ницше был родоначальником экзистенциального анализа, указывает, что с материалистической точки зрения сознание кажется пассивным, но когда мы осознаем обманчивость нашего восприятия, сознание оказывается активным. Люди не рождаются великими пианистами, квантовыми физиками, теологами или убийцами; они ими становятся, активно выбирая, какие обманы восприятия считать нормальными. И даже немного удивительно, что два отдельных человека способны совместить свои туннели реальности и нормально общаться.

Итак, сознание не пассивно, оно активно занимается творчеством, каждое мгновение создавая собственный туннель реальности, который в состоянии гипнотического транса считает «реальной» вселенной. Этот гипнотический транс сродни наркозу, который вводят для обезболивания во время хирургической операции. Мы вовсе не жертвы «реальной» вселенной; мы сами создаем «реальную» вселенную, в которой нам приходится жить.

Экзистенциально-гуманистическая психология приходит к тому же выводу, что и большинство квантовых физиков: все, о чем мы говорим, сконструировано нашим умом. «Все реально и все нереально», в этой модели нет ничего абсолютно реального в философском смысле, но в то же время все реально для тех, кто в эту модель верит и отбирает ее из множества других обманов восприятия.

Если мы поймем справедливость этих наблюдений и попытаемся «пробудиться» от гипнотического транса модельного монотеизма, если мы постараемся все время себе напоминать, что сами создаем модель, которую считаем «реальной» вселенной, хотя живем в экзистенциальной реальности, намного более сложной, чем любая модель, — то обретем новое сознание. То, что Блейк называл «одномерным видением», начнет превращаться в многомерное видение, в сознательный процесс «заключения пари», когда человек, по словам Ницше, «повсюду видит бездны». (Блейк говорит об этом мягче: «В одном мгновенье видеть вечность, огромный мир — в зерне песка, в единой горсти — бесконечность, и небо — в чашечке цветка». ) Мир жизненного опыта не так конечен, статичен и аккуратен, как гипнотический транс, называемый «реальной» вселенной. В нем есть тот бесконечный регресс, о котором говорил Гедель. За пару минут общения с другим человеком ваше «я» воспринимает и создает десятки туннелей реальности, но узнает об этом человеке не больше, чем квантовый физик об электроне, который может вести себя как волна, частица, волночастица (были и такие определения) или нечто, создаваемое в процессе нашего эксперимента. Точно так же вам не узнать, каково «настроение» этого человека, или состояние его «я» в данный момент времени, ибо оно меняется столь быстро, что не поддается обозначению: вот оно доброжелательное, а вот уже скучающее, неприязненное или вовсе такое, какое я помог ему создать при попытке настроиться на его «волну».

Человек начинает понимать, что «есть» по меньшей мере два типа сознания. (Похоже, их намного больше. ) В «обычном» состоянии сознания, или состоянии гипноза, мы принимаем наши модели за «реальную» вселенную. Мы выступаем модельными монотеистами, фундаменталистами и механическими роботами с пассивным и механическим восприятием. Мы «бессознательно» (нейрологически) редактируем и отбираем информационные биты экзистенциального восприятия, впуская их в «реальную» вселенную только после того, как обработаем их по ее «законам». Оставаясь пассивными роботами, мы ощущаем себя «рабами» «реальной» вселенной, которая с жестокой безличностью творит с нами что угодно.

В другом состоянии сознания, экзистенциально-гуманистическом, мы выступаем агностиками, прекрасно осознавая, что наши модели сконструированы нашим умом. В этом состоянии сознания наше восприятие активно. Мы рассматриваем мир с позиций модельного релятивизма, новаторства и активного творчества. Мы знаем, что постоянно «заключаем пари». Мы сознательно стремимся как можно меньше редактировать и как можно точнее настраиваться; мы специально выискиваем явления, которые не вписываются в нашу сегодняшнюю модель, чтобы они помогли нам сконструировать новую улучшенную модель в будущем. «Реальная» вселенная нас не подавляет, поскольку мы всегда помним, что это лингвистическая конструкция, которую можно быстро усовершенствовать.

В обычном (материалистическом) состоянии сознания нас, по словам Тимоти Лири, можно сравнить с человеком, который пассивно сидит перед телевизором, жалуется, что показывают чепуху, но вынужден «терпеть», потому что ничего не может сделать. В экзистенциальном состоянии сознания мы берем на себя ответственность за переключение каналов и обнаруживаем, что у нас есть выбор смотреть то, что нам нравится. Настройка освещает лишь выделенный фрагмент бытия, но никак не все бытие.

Бессмысленно пытаться выяснить, какое из этих состояний сознания «истинно», как бессмысленно пытаться понять, что такое «свет»: волна или частица. У «выбора» и «творчества», о которых говорит экзистенциально-гуманистическая психология, есть точные аналоги в квантовой механике: многие физики считают, что мы сами «создаем» волну или частицу в зависимости от того, какую экспериментальную установку «выбираем».
При более глубоком анализе выясняется, что корпускулярно-волновой дуализм прекрасно отражает экзистенциальность сознания. Обычное сознание нашего «я» (в самом буквальном смысле, без технического и философского толкования) весьма напоминает частицу: оно «сплошное», «изолированное», «реальное», «запечатанное в кожу» и практически статичное. Когда человек способен отстраниться от происходящего и обретает способность к нейрологической самокритичности и пересмотру моделей, его «я» начинает напоминать волновой процесс. Оно превращается в последовательность состояний, переставая быть собственно состоянием (как заметил Юм), и эти состояния сменяют друг друга, как волны. Наблюдая за этим процессом, человек учится сознательно выбирать желаемые состояния, как в эксперименте с двумя щелями «выбираются» волны или частицы.

Чтобы научиться ощущать волновой аспект сознания и почувствовать его синергическую природу, не обязательно медитировать: достаточно послушать с закрытыми глазами музыку в стиле барокко. В момент кульминации сознание становится объектом собственного внимания, и «мы растворяемся в музыке». Этот простой эксперимент показывает, что волновые состояния сознания экзистенциально столь же «реальны», как и индивидуальные «частицы», которые мы обычно считаем нашими «я».
Но экзистенциальное состояние сознание подразумевает принятие на себя ответственности, а это прямая угроза всем догматикам, и не только материалистического толка.

Сознание — не данность и не факт. Судя по всему, состояние нашего сознания исторически обусловлено нейрологическими (бессознательными) привычками. Когда мы это понимаем и начинаем бороться с инертностью привычек, сознание постепенно мутирует. Оно становится менее «частицеподобным» и «фиксированным» и распространяется как волна, обретая все большую свободу творчества и выбора.
Материалистическая модель не способна объяснить ни волновой характер сознания, ни самопрограммирование. Если мы хотим любой ценой оставаться материалистами, то нам придется объявить это «галлюцинацией» и «видимостью». Но есть и другая возможность: признать, что материалистическая модель, как и любая другая, описывает некневсю вселенную и сохраняет за собой право выбрать модель, более подходящую на следующем этапе. Сейчас такую модель предлагают экзистенциально-гуманистическая психология, квантовая механика и теории Джеймса, Гуссерля и Бергсона.

В «реальной» вселенной все предопределено, включая нас самих и наши мысли. В воспринимаемом нами опытном мире экзистенциальной реальности одни явления сменяются другими настолько стремительно, что мы не успеваем понять, зачем и почему; модели, основанные на причинно-следственных связях, описывают некневесь опыт. Есть лишь ощущение изменчивости, эволюции, роста и «нескончаемой новизны». В экзистенциальном мире восприятия, а не в абстрактной теории, нам постоянно приходится принимать конкретные решения, пользуясь свободой выбора. Мы не знаем, «реален» ли этот выбор в полном смысле этого слова, но, поскольку у нас вообще не может быть полного знания, нам приходится довольствоваться вероятностями.
В «реальной» вселенной мы остается реагирующим механизмом, а в экзистенциальной вселенной мы оказываемся творцами, создавшими «реальную» вселенную, — довольно опасное творение, обладающее способностью нас гипнотизировать.

Строго говоря, однажды мы можем заметить, что непрерывно взаимодействуем с миром восприятия, сливаемся с ним, вдыхаем и выдыхаем его молекулы, используем и выделяем другие его элементы. Он «проникает в нас», а мы «проникаем в него». Если мы сами редактируем и контролируем сигналы, из которых «формируется» наш экзистенциальный мир восприятия, то это значит, что мы никогда не отделялись ни от него, ни от нашей ответственности за него. Нейрологические исследования убедительно показали, что пассивное состояние сознания, допускающее отдельное от нас существование «реальной» вселенной, характерно для «левополушарных» людей. Любой метод перехода в волновое состояние сознание, будь то медитация, психоделики, или дзэн-буддийская концентрация, ведет к повышению правополушарной активности. Если бы мы могли все время находиться в этом волновом состоянии сознания, то стали бы диони-сийцами

На мой взгляд, более увлекательно и полезно управлять сознанием, «переключая каналы» и выбирая состояние, которое в данный момент предпочтительно использовать. Такой метод позволяет лучше узнать не только сильные и слабые стороны обоих полушарий головного мозга, но и познакомиться с иными центрами мозга: «нижним», или старым, мозгом, рептильным в своих рефлексах, и «верхним», или новым, мозгом, с легкостью представляющим лабиринты реальности с множественным, а не дуальным, выбором; передними и задними долями мозга (возможно, передние доли осуществляют тонкую интуитивную настройку восприятия в запрещенной зоне «телепатии»).
Короче говоря, тот, кто достаточно долго экспериментирует в области йоги и гуманистической философии, начинает понимать, что реальность, на которую мы настроены, зависит от того, как мы привыкли использовать свой мозг, и что при достаточной практике нейрологического перепрограммирования мы можем настроиться на то, на что не настроены сейчас.

Я беседую с человеком. Во время беседы я то включаюсь, то выключаюсь, в зависимости от качества моего сознания. Если я практикую сосредоточенность и нейрологическую самокритичность, то замечаю, что, хотя периодически настраиваюсь на восприятие этого человека, в основном меня уносит в мою любимую «реальную» вселенную, где я фильтрую на уровне барабанных перепонок все, что он говорит. Порой моя «реальная» вселенная гипнотизирует меня настолько, что, хотя я «слышу» его слова, я не представляю, зачем он это говорит и что имеет в виду.
Я иду по улице и, наблюдая за состоянием моего сознания, понимаю, что лишь иногда контактирую с экзистенциальным эмпирическим миром. Я любуюсь красотой деревьев, но через время я понимаю, что, проходя мимо других деревьев, я вообще их не заметил: меня вновь унесло в «реальную» вселенную, где я «вырезал» из восприятия большой ломоть экзистенциального мира. Эти деревья не перестали существовать; просто они оказались вне моей настройки.

Человек, который остается чутким и внимательным к эмпирическому миру, всегда знает, где находится, что делает и что происходит вокруг него. Поначалу вы удивитесь, когда, приступив к практике нейрологической самокритичности, начнете замечать, насколько часто не знаете ответов на эти вопросы. Но вы удивитесь еще больше, когда заметите, что живете среди загипнотизированных людей, которые вообще ничего не знают, рассказывая самим себе сказки про «реальный» мир.

При метапрограммировании головной мозг намеренно увеличивает количество сознательно воспринимаемых сигналов. Обычно человек смотрит поверхностно, затем смотрит снова и снова. Неинтересные объекты и скучные ситуации трансформируются, ибо они «казались» неинтересными и скучными, пока мозг работал на старых, механических программах. Возникает синергическое единство «наблюдатель — наблюдаемое», когда мозг воспринимает происходящее с удивительной четкостью. Само восприятие превращается в процесс обучения, сравнимый по интенсивности разве что с «учебой» студента в ночь накануне экзамена. Такое состояние включенности сознания, которое мистики называют «пробуждением», кажется мозгу, запрограммированному наблюдать за собственным программированием, вполне нормальным и естественным.
Привычка к метапрограммированию, заменяющая старую привычку блуждать по «реальным» вселенным, вызывает такое ощущение «блаженства» все чаще, и человеку начинает казаться, что прежде он вообще не использовал мозг по назначению.

Эффективное использование мозга, то есть осознание того, где ты находишься, что делаешь и что происходит вокруг тебя, а также принятие ответственности за собственный выбор развивает «разум» и «творческие способности». И это неудивительно. Какие бы технические определения мы ни давали этим загадочным функциям, они связаны с количеством сознательно воспринимаемых сигналов и скоростью их пересмотра. Когда мы отделены от экзистенциальной реальности какой-то статичной моделью, количество сигналов снижается, мы их не пересматриваем, а значит, умственно и творчески деградируем. Когда у нас есть выбор из множества моделей, и мы делаем его осознанно, количество сознательно воспринимаемых сигналов увеличивается, и мы ведем себя все более «разумно» и «творчески». Процесс включенности, ответственности и сознательного выбора развивает у нас эстетические и моральные качества. Разделения не существует; восприятие — единый континуум.

Как сказал Блейк: «Дурак видит дерево совсем не так, как мудрец».

...следуя совету поэта и ясновидящего Уильяма Блейка «создавать собственную систему видения мира, чтобы не стать рабом чужих систем».

Притча о пяти гусеницах и бабочке

Находясь на пороге собственного метаморфоза, гусеницы впервые увидели бабочку.
Гусеница-ортодоксальный консерватор фыркнула: «Это незаконно и аморально. Надо арестовать эту безответственную особу и посадить ее в клетку. Пусть ползает по земле, как все мы».
Гусеница-технолог тяжело вздохнула и с горечью проронила: «Мне никогда не стать одной из них».
Гусеница-прогрессивный либерал риторически воскликнула: «Как смеет это легкомысленное создание свободно летать, когда у бабочек в Бангладеш нет цветных телевизоров, а бабочки Эфиопии голодают?»
Гусеница-буддистка высокомерно протянула «ОМ» и отрешенно заметила: «Чтобы летать, мне не нужны крылья. Стоит мне сесть в позу лотоса, и я улечу в астрал».
А гусеница-христианка перекрестилась и укоризненно пробормотала: «Если бы Господу было угодно, чтобы гусеницы летали, он дал бы нам крылья».
Т. Лири, «Нейрополитика».
«Фактов нет - есть лишь интерпретации». Ф. Ницше
Если черная магия — это использование нейрологических техник для обретения власти над людьми, то белая магия — это применение нейро-логических техник с целью познания и управления собственной нервной системой.

Теология - это одно из тех искусств, в которых, как и в истории, можно доказать все, что выгодно доказать — к удовлетворению тех, кто хочет в это верить.
Р. А. Уилсон
Ученик дзэн спросил учителя: «Как достичь просветления?». Вместо ответа учитель встал с циновки и сказал: «Схожу помочусь». А потом добавил: «Надо же, вроде бы такая мелочь, а делать все равно самому приходится. Никто за меня не сделает».
«Посредник», взявший на себя все Его полномочия — самозванец, ибо с Ним можно общаться непосредственно. Именно Он создает все реальности и миры, факты и интерпретации, карты и модели, хаос и порядок. Именно Он, как сказал Альфред Джерри, - это кратчайшее расстояние между нулем и бесконечностью. Он - это наш МОЗГ.
Как только ты осознал, что твоя нервная система создает твою собственную реальность, извлекая ее из гераклитова потока, ты ощущаешь экзистенциальное одиночество. Возникает вопрос: каким дорожным указателям тебе следовать, какими показаниями компаса руководствоваться, к каким целям стремиться?

Любой разумный человек не может не задумываться над вопросами: Сможем ли мы обрести физическое бессмертие при нашей жизни? Существует ли Высший разум? Можно ли достичь физического бессмертия и подключиться к Высшему разуму?
Если вы отвечаете на эти вопросы отрицательно, значит, для вас нет никакой разницы, как жить, лишь бы получать удовлетворение от роботического комфорта, изредка тешить свое эго и ощущать генофондовую безопасность.
Но если вы ответили на эти вопросы положительно, значит, древние философские стремления были не напрасными, и перед вами раскрываются выгодные, увлекательные и заманчивые перспективы. У бытия есть практическая цель, и то, что поначалу кажется нелепой сумасбродной фантазией, после здравого размышления оказывается единственной разумной альтернативой.
Лучшим вложением наших энергий остается стремление к обретению бессмертия, развитию разума, расширению сознания и контакту с Высшим разумом. Как учит нас история науки, новые энергии открываются лишь тогда, когда ты их ищешь. И, как учит нас дзэн-буддизм, ищущий - это то, что ищут. В самом деле, разве мы не находим именно то, что ищем? Если Высшего разума не существует, пришло время его создать.
Если каждый из нас не начнет управлять собственной нервной системой, то это сделает за нас кто-то другой. Если мы сами займем место у пульта управления, каждый из нас станет хозяином собственной жизни. Только мы сами вправе менять туннели реальности, в которых живем, выбирая их по собственному усмотрению.
Однажды бабушка Гурджиева дала ему добрый совет: «Никогда не делай то, что делают все. Никогда не думай так, как думают все. И, самое главное, никогда не доверяй чужим картам. Да и своим картам доверяй лишь временно».

Каждый из нас несет ответственность за выбор, который он сделал. Истинный духовный рост невозможен, когда человек отказывается от права на самостоятельный выбор и от ответственности за этот выбор. Остерегайтесь людей, претендующих на знание истины в последней инстанции. Держитесь подальше от групп и мировоззрений, которые обладают монополией на знание единственного метода, позволяющего достичь состояния абсолютной просветленности.

Посреди болота стоял прекрасный замок. Пилигримы, искатели, воины, стремившиеся попасть в замок, тонули в трясине, потому что каждая кочка, на которую они ступали, уходила под воду. Герой и его Женщина несколько дней сидели на берегу и наблюдали. Затем Герой поднялся, взял ее за руку и шепнул: «Прыгай быстрее, чем кочки успеют пойти на дно. Все очень просто. Смелее и не останавливайся».

Когда земля уходит у вас из-под ног, знайте, что она становится стартовой площадкой для очередного восхождения!

С  помощью  зеркала,  в котором  удается  тщательно рассмотреть  во внешней реальности  все тело или лицо,  можно вызвать особое состояние  сознания.
Текущая эмоция  и  ее модуляция  при сознательном желании  немедленно отражаются  на проекции,  несмотря на отсутствие изменений в  реальном лице, фиксируемом со стороны наблюдателем  или при  помощи фотоаппарата. Проецируемое и  реальное лицо приспосабливаются друг к другу в трех измерениях.

Определение уклонений при анализе метапрограмм.
В результате   тщательного  исследования  разных  программ  уклонения,   можно сказать, что  единственной  вещью, которой  боишься,  является переполняющий страх  сам по себе.   Дальнейший  прогресс  в  самоанализе  без самодисциплины невозможен. В   ситуации   минимального   воздействия   внешней   реальности использование любого  экранирования можно определить,  как  защитный маневр, направленный на то, чтобы  избежать визуализации или переживания того,  чего вы  более всего боитесь  на  глубинных уровнях своего биокомпьютера, т. е. в бессознательном.

Внутреннее познание пространства

Как только  начинаешь осознавать  "тишину"   в   слуховой  сфере,   сразу   начинает   разворачиваться   новое пространство.  Ощущение тела неустойчиво -- оно то появляется, то исчезает в зависимости от  появления  страха или других  эмоций. 
     Вы  можете   проецировать  в  визуальную  сферу  реалистические  образы (эквиваленты внешней  реальности) или  пустоту (отсутствие  проекций внешней реальности).  В акустическую область  можно  проецировать конкретные  звуки, голоса и т. д.  (аналог внешней реальности)  или  же  проецировать  "тишину" (отсутствие голосов,  звуков внешней  реальности). Можно также  проецировать туда  образ  собственного тела, используя сокращения мускулов и внушая себе, что  образ функционирует  с  "реальной  обратной связью". Или  же вы  можете начать с  проекции "отсутствия тела",  что является логической альтернативой наличию тела.

     Следующая группа феноменов  появляется,  когда оставляешь  проекционные эквиваленты внешней реальности, извлекаемых из памяти и обращаешься к работе с мыслью и чувствами. Более строго можно  сказать,  что  эго  расширяется  и заполняет   субъективно  воспринимаемую   внутреннюю  вселенную.  Появляется
"бесконечность", аналогичная бесконечности обычного визуального пространства внешней  реальности,  и  у вас возникает  чувство, что ваше "я" расширилось, простираясь безгранично во всех направлениях. "Я"  еще центрировано в  одном месте,  но границы  его  исчезли,  оно раздвигается  по всем  направлениям и расширяется,  чтобы заполнить пределы вселенной настолько далеко,  насколько вы способны  это сделать. Эта трансформация,   это  особое  ментальное  состояние  должно  быть   пережито непосредственно.

…Кажется более  разумным принять такую точку зрения, чем исходить из объективности "космического  чувства",  "единения со вселенной", растворения в Космическом разуме.
     Пока  вы не продвинетесь в области  философии и науки настолько вперед, чтобы оценить полезность прохождения через  подобный  опыт, возможен  скорый отход  от  всего  начинания.   Вам  не   хочется   подвергаться  придуманным "опасностям", которые вы воздвигаете прежде, чем пройдете испытания. 
Если оставаться искренним, вопрос нужно  поставить так: "Не изменит ли это вещество  мою психику и мозг так,  что я  потеряю контроль над  собой? "

Практические подходы

     В   состоянии   глубокой   физической   изоляции   вы    обнаруживаете, приобретаете,  или  развиваете  уверенность  в  том,  что  ваше  тело  будет функционировать  совершенно  автоматически  и   позаботиться  само  о  себе.
Проблема   снабжения  воздухом,  дыхательные движения,  сокращения  сердца  и  т.д.  всецело  передаются  протопрограммам выживания человека с  тем,  чтобы  они  поддерживали  необходимые  жизненные функции   сами.   Насколько  возможно, следует  способствовать  достижению  автоматического  функционирования  этих систем.  И  постепенно  они  возьмут   на  себя   соответствующее  выражение психической  жизни  индивидуума  на  низших  уровнях.  Важно достичь  полной уверенности в  том,  что  эти системы способны  к  длительному  непрерывному функционированию при отсутствии внимания,  направленного  к  ним со  стороны нашего "я". Эти условия особенно существенны,  по мере того, как углубляется физическая изоляция и одиночество.
Ваше "я" и  внутренний  аналитик должны  прийти  к  согласию относительно  уровня управления  этим внутренним механизмом  и  убедиться  в  том, что вероятность их действия в  направлении смерти достаточно низка, и,  следовательно, можно пойти  на риск подвергнуть себя этим экспериментам. Этот  момент нельзя недооценивать.
     
Основополагающие   представления   относительно    себя,   положительные   и отрицательные  оценки  качеств,  которыми   вы  наделяете  свое  "я"  и  его реализацию, начинают проявлять свою силу  в  глубоких  состояниях  изоляции.
Становится   доступной   для  исследования  проблема  исчезновения сознающего "я"  со смертью тела. Постулат о  существовании духовных  и  психических  сущностей становится  доступным  для проверки.

Основное допущение No1

     Основное  допущение  N1 стало возможным  благодаря прежним результатам, полученным  в  состоянии  изоляции,  когда  стало  понятно,  что тело и мозг могут успешно работать изолированно, не  требуя  к себе внимания субъекта.  Этот   постулат   выражает  веру,  приобретаемую   из   опытов  с использованием  изоляции  и  состоящую в  том,  что  вы  можете  сознательно игнорировать  необходимость постоянного  контроля дыхания  и других  функций тела, и что они позаботятся о себе сами, не требуя дополнительного  внимания на эту часть своего "я". Этот результат позволил выполнить экспериментальные программы в относительной безопасности.

— Это меня поразило, — продолжал Дракула. — Я задал себе вопрос — что же такое мое «я», если избавление от него даже на короткий срок ведет к такому блаженству? И я узнал ответ. Но на это ушла почти вся моя жизнь. Мне было очень, очень сложно…
— Почему? — спросила Гера.
— Дело в том, что у нас, вампиров, есть ложное чувство всемогущества. Мол, достаточно щелкнуть языком, и любое человеческое переживание будет нашим.
— А разве это не так?
— Нет, не так, — сказал Дракула. — Это касается только тех переживаний, которые мы регистрируем как нечто новое, острое и интересное. А самые глубокие из человеческих переживаний связаны как раз с отказом от погони за стимуляцией чувств. Они для нас практически невидимы.
— Вы говорили, что все выяснили про «я», — напомнил я. — Что же именно?
— Это я сама знаю, — сказала Гера. — И не надо объяснять. «Я» — это то, что я чувствую прямо сейчас…

Дракула поглядел на нее с интересом.
— Если вы думаете, что я совсем дурочка, то зря, — продолжала Гера. — Вы Раману Махарши читали, саду? Есть истинное «я» и ложное «я». Ложное «я» — это эго. А истинное «я» — это сознание. Оно вечно.
Дракула закрыл глаза — и мне вдруг показалось, что он глядит на нас другой парой глаз — выпуклых и синих, без зрачков. Это был страшноватый взгляд.
— Девочка, — сказал он, — во-первых, запомни, что никакого «сознания» не бывает. Во всяком случае, самого по себе. Бывает регистрация различных феноменов нервной системой. Это процесс, в котором каждый раз участвует много элементов. Нечто вроде костра, для которого обязательно нужны дрова и воздух. Костер определенное время горит и потом гаснет. От одной головешки можно зажечь другую. Но нет никакой «огненной стихии» или «элемента огня». Есть только конкретные, как сказал бы пожарный, случаи временного возгорания. И это относится как к Вечному огню у вас на Красной площади, так и к абстрактной идее огня в твоей голове. Все имеет причину, начало и конец. Понятно?

Гера сделала странное движение плечами — то ли соглашаясь, то ли просто стряхивая с себя слова Дракулы.
— А во-вторых, то «я», которое ты чувствуешь прямо сейчас, возникает лишь на тот самый миг, который ты называешь «прямо сейчас». Но в течение своего краткого существования это «я» уверено, что именно оно было и будет всегда. Исчезает оно незаметно для самого себя. И после его исчезновения не остается никого, кто мог бы заметить случившееся.

— «Я» никуда не исчезает, — сказала Гера. — Оно есть всегда.
— Большую часть времени, — ответил Дракула, — никакого «я» вообще нет. Его нет ни во сне, ни когда вы ведете машину по трассе, ни когда вы занимаетесь размножением. Оно возникает только в ответ на специфические запросы ума «Б» — что «я» по этому поводу думаю? Как «я» к этому отношусь? Как «я» должен поступить? И каждое новое «я», возникающее таким образом на долю минуты, уверено, что именно оно было всегда и всегда будет. Потом оно тихо исчезает. По следующему запросу возникает другое «я», и так до бесконечности. Все, что случается с нами в жизни — происходит на самом деле не с нами, а с настоящим моментом времени. Наши «я» — это просто его фотографии.
— Но мы же помним себя, — не сдавалась Гера. — Вот эта память и есть наше «я». Мы помним, какими мы были.
— Сказать, какими были прежние «я», невозможно, — сказал Дракула. — Память о них отредактирована. Человек является только своим мгновенным «я». И в его существовании есть большие интервалы, когда это «я» просто отсутствует, потому что в нем нет необходимости для выживания физического тела. Эти паузы ничем качественно не отличаются от смерти. Именно поэтому поэты говорят, что смерти нет. Когда человек думает — «я кончусь», «я умру» — кончится только эта мысль. Потом будет другая, потом третья. Или не будет. Вот и все.

Страница номер  62

— Почему тогда никто этого не понимает? — спросил я.
— Потому что понимать некому. Как мгновенное «я» может понять свою зыбкость, если в его распоряжении каждый раз оказывается вся телесная память? Оно решает, что все запечатленные там события происходили именно с ним. На первый взгляд, это логично — раз оно помнит, значит, оно было всегда. Но на самом деле…
Дракула задумался.
— Что? — спросил я.
— Это как если бы голем, созданный для визита в библиотеку, считал, будто ходил в поход с Александром Македонским, потому что ему на полчаса выдали книгу Арриана «Поход Александра». С этим големом просто нет смысла спорить — спор выйдет длиннее, чем вся его жизнь. У множества хаотично возникающих «я» есть только одна общая черта — каждое имеет уверенность в своей длительности, непрерывности и, так сказать, фундаментальности. Любое моментальное существо убеждено, что именно оно было вчера и будет завтра, хотя на деле его не было секунду назад — и через секунду не будет опять.

— Вы хотите сказать, что наши «я» вообще друг с другом не связаны?
— Почему. Можно сказать, эти «я» наследуют друг другу. Как бы передают отцовский дом сыну. А иногда и случайному прохожему. Но каждому жильцу кажется, что он жил в этом доме всегда, потому что он действительно жил в нем все свое короткое «всегда». И таких Иванов Денисовичей, Рама, в каждом твоем дне больше, чем дней в году…

Кажется, фраза про Ивана Денисовича была цитатой из Чехова. Но особого смысла в ней не было — Дракула скорей всего приводил пример из нашей локальной культуры просто из галантной вежливости.
— Но ведь у всех людей есть устойчивые повторяющиеся состояния, — сказал я. — То, что мы называем «маршрут личности»! Это знает любой вампир, который заглядывал в чужую душу.
— Правильно, — согласился Дракула. — Возникающие в одном и том же доме бесконечные личности просто в силу его архитектуры постоянно ходят по одному и тому же маршруту. Все машины, которые едут по Оксфорд стрит, едут именно по Оксфорд стрит, а не по Тверской улице. И за окнами у них одинаковый вид. Но это разные машины, Рама. Хотя ты прав в том, что разница между ними невелика. Наши «я» цикличны и зависят от пейзажа. Они так же мало отличаются друг от друга, как бесконечные поколения амазонских индейцев или тамбовских крестьян. Массовые убийцы рождаются в человеческих умах достаточно редко. Но зато их долго помнят. Хотя, конечно, полицейские ловят и отдают под суд уже кого-то совсем другого.

— Значит, мы заняты самообманом? — спросила Гера. — И люди, и вампиры?
— Я не стал бы называть это самообманом, потому что здесь нет обманутого. Но на этом механизме основано большинство свойственных человеку заблуждений насчет «себя» и «мира». Попытка пробудиться от такого состояния и есть суть древних духовных практик. Но сделать пробуждение устойчивым сложно по довольно комичной причине. Надолго понять, что в человеке нет настоящего «я», некому. Любое «я», которое это понимает, через миг сменяется другим, которое об этом уже не помнит. Или, еще смешнее, уверено, что помнит — и считает себя просветленным «я», которое теперь может преподавать на курсах «познай себя».

— Так можно проснуться или нет? — спросил я.
— Просыпаться некому. Это и есть то единственное, что понимаешь при пробуждении.
— А потом? — спросила Гера.
— Как правило, засыпаешь снова. В мирской жизни есть только зомбический транс, бесконечная череда ложных самоотождествлений и смерть…
Гера угрюмо молчала.

Я давно заметил, что женщины терпеть не могут болтовни о нереальности человека. Может, в силу своей биологической функции? Они ведь рожают детей, а это тяжелое болезненное занятие делается еще и довольно глупым, если вокруг одна иллюзия. Но раньше я не знал, что эта женская черта характера сохраняется даже в лимбо.

Я почувствовал, что мне пора вмешаться в разговор.
— Вы говорили, что решили исследовать природу и назначение «я», — напомнил я. — С природой, допустим, ясно. А в чем тогда его назначение?
Дракула повернулся ко мне.
— Я задал себе этот же вопрос, — сказал он. — Зачем возникают все эти бесчисленные мгновенные «я»? Чем они заняты?
— И что же вы выяснили?
Дракула вздохнул.
— Они заняты тем, Рама, что страдают, испытывая ту или иную форму неудовлетворенности. И стремятся ликвидировать эту неудовлетворенность. «Я» никогда не находится в покое. Оно всегда борется за свое счастье. Именно для этой борьбы оно и появляется каждый раз на свет.
— Правильно, — согласилась Гера. — Все классики-гуманисты утверждали, что природа человека заключена в постоянном поиске счастья.

— Но есть закон Гаутамы, — сказал Дракула, — открытый двадцать пять веков назад. Когда никаких классиков-гуманистов еще в проекте не было. Он гласит: «любое движение ума, занятого поиском счастья, является страданием или становится его причиной».
— Это неправда, — сказала Гера. — Радость жизни как раз в движении к счастью. От плохого к хорошему. Если бы мы не хотели хорошего, его бы просто не было в жизни. А оно есть. Разве нет?
Дракула усмехнулся.
— Хорошее, плохое. Кто назначает одни вещи плохими, а другие хорошими?
— Ум «Б», — сказал я.
— Именно. А зачем, по-вашему, он это делает?
Я пожал плечами.
— Объясните.
— Объясняю, — ответил Дракула. — Фигурально выражаясь, мы можем использовать свой ум двумя способами. В качестве молотка — и в качестве компаса.

— В качестве молотка? — спросил я. — Это что, головой гвозди забивать?
— Зачем головой. Если человек хочет забить в стену гвоздь, он представляет себе это действие в уме, а затем осуществляет его на практике. При этом он использует ум просто как рабочий инструмент — примерно как молоток…
Дракула перевел глаза на Геру.
— А вот если человек «ищет счастья», — продолжал он, — то он использует ум как компас. Стрелки которого показывают «плохое» и «хорошее», «счастье» и «несчастье». Именно в этом заключена причина всех проблем. Вы Боба Дилана слушаете? Он совершенно гениально сформулировал: «Every man’s conscience is wild and depraved — you cannot depend on it to be your guide, when it’s you who must keep it satisfied»… [20] Понимаете? Это сумасшедший компас, который вы должны постоянно питать своей кровью. Ум устроен так, что страдание возникает в нем неизбежно.

При слове «кровь» Гера поморщилась.
— Почему? — спросила она.
— Потому что он занят поиском счастья. А ум, гонящийся за счастьем, может двигаться только в сторону сотворенного им самим миража, который постоянно меняется. Никакого «счастья» во внешнем мире нет, там одни материальные объекты. Страдание и есть столкновение с невозможностью схватить руками созданный воображением фантом. Что бы ни показывал этот компас, он на самом деле всегда указывает сам на себя. А поскольку компас в силу своего устройства не может указать на себя, его стрелка все время будет крутиться как пропеллер. Зыбкие образы счастья созданы умом — а ум, гонящийся за собственной тенью, обязательно испытает боль от неспособности поймать то, чего нет… И даже если он ухитрится поймать свое отражение, через секунду оно уже не будет ему нужно.

Страница номер  63

— Мы как-то скачем с одного на другое, — сказал я. — Скажите, «я» и ум — это одно и то же?
— Да, — ответил Дракула, — конечно. «Я» возникает в уме. Или можно сказать, что ум становится этим «я». Ум «Б», как ты правильно заметил. Ум, опирающийся на язык и создающий человеческие смыслы и цели.
— Но если никакого «я» нет, выходит, никакого ума тоже нет?
К моему удивлению, Дракула кивнул.
— Именно. Никакого ума, отдельного от этой погони за счастьем, не существует. Сам ум и есть эта погоня. Нечто, возникающее на миг лишь для того, чтобы погнаться за собственной тенью, испытать страдание от невозможности ее догнать, а затем незаметно для себя исчезнуть навсегда. Следующий ум будет гнаться уже за другой тенью — и страдать по-другому. Но исчезнет он точно так же незаметно, как бесчисленные умы, возникавшие до него.

— У вас получается, — нарушила молчание Гера, — что ничего на самом деле нет, но все невыразимо страдает.
— Так оно и есть, — согласился Дракула с безмятежной улыбкой. — Лучше не скажешь.
— Никто из вампиров с этим не согласится, — сказала Гера. — Даже люди, которые чего-то достигли, не согласятся. И скажут, что они еще как есть и при этом вполне счастливы.
— Ну, мало ли кто что скажет, — махнул рукой Дракула. — Вампиры закомплексованы настолько, что уже много веков не позволяют себе свободно думать. А люди этого вообще никогда не умели. Мало того, сегодняшний рыночный этикет требует от продавца рабочей силы все время улыбаться под угрозой увольнения. Люди не понимают, что постоянно кричат от боли. А если кто-то и поймет, он даже самому себе не решится признаться в таком глубоком лузерстве.

— Как это люди не понимают, что кричат от боли?
— А как они могут понимать? Люди не помнят, что с ними в действительности происходит минута за минутой, потому что у них нет привычки наблюдать за собой. И каждая новая личность не помнит ту, которая страдала на ее месте три минуты назад. Люди настолько глубоко погружены в страдание, что научились считать «счастьем» тот его уровень, когда они еще способны растянуть лицо в требуемую приличиями улыбку. Человек вынужден ломать этот идиотский спектакль даже в одиночестве, поскольку в его внутреннем измерении нет вообще ничего кроме контролирующих его мысли и эмоции социальных имплантов, которые он с детства принимает за себя…

Я чувствовал, что Дракула начинает не на шутку злить Геру, словно он постоянно оскорблял самый сокровенный слой ее сознания — уже не женское, а нечто еще более глубинное, великомышиное. Следовало повернуть разговор в более спокойное русло.
— Многие религии считают, что в людях есть нечто глубинное и неизменное, — сказал я. — Душа. Которая переживает разные настроения и состояния, но в целом предназначена для вечности.

Дракула кивнул.
— Ага. Вот, например, у нас есть устройство, которое мы называем «воздушный шар». Мы предполагаем, что его задача — полететь к небу. Но вместо этого оно год за годом исправно стрижет газон. А остальное получается не очень. В таком случае резонно предположить, что перед нами на самом деле газонокосилка, разве нет?
— Хорошо, — сказал я. — Но зачем существует эта газонокосилка? Зачем нужна эта постоянно сочащаяся страданием иллюзия в самом центре человеческого бытия?
Дракула поглядел на меня с некоторым, как мне показалось, недоверием.
Ты разве еще не понял? — спросил он.

Я отрицательно покачал головой.
— Я знаю, куда он клонит, — сказала Гера. — Он хочет сказать…
— Страдание, сочащееся из иллюзии, и есть наша пища, — сказал Дракула. — Вернее, теперь уже ваша пища. Вампиры питаются не неким абстрактным «агрегатом М5», как вы это политкорректно называете. Они питаются болью. По своей природе агрегат «М5» является страданием, которым кончается практически любой мыслительный акт ума «Б».

— Но нас учат, что агрегат «М5» — это то же самое, что деньги, — сказал я растерянно.
— Правильно, — согласился Дракула. — А деньги — это то же самое, что боль. Они имеют одну и ту же природу. Люди всю жизнь корчатся от боли в погоне за деньгами. А иногда могут ненадолго откупиться от страдания с их помощью. Что же это тогда еще?
— Я не могу поверить… — начала Гера.
Дракула поднял ладонь, словно прося ее не трудиться.
— Вампиры никогда не любили говорить о том, что они питаются человеческим страданием. Но в наши дни они дошли до того, что даже запрещают себе это понимать. Они уверяют себя, что питаются просто неким специфическим продуктом ума «Б», который называют то агрегатом «М5», то «баблосом». Но разве содержимое коробки зависит от ярлыка? Баблос и есть концентрированное человеческое страдание. Вся гламуродискурсная вампоэкономика, которой учат молодых вампиров, существует только для того, чтобы не называть лопату лопатой. Это просто фиговый листок, скрывающий неприглядную истину.

— Это звучит почти как blood libel, — сказала Гера. — Не знай я, что передо мной сам Дракула…
— Я называю вещи своими именами, — ответил Дракула. — И рассказываю о своей духовной эволюции так, как она происходила. Если вам не интересно, я могу замолчать.
— Нам интересно, — сказал я. — Продолжайте, пожалуйста.
— Когда я понял, что человек — это просто фабрика боли, я задумался, приходил ли кто-то до меня к такому же выводу. И сразу же выяснил, что такой человек — именно человек, а не вампир — уже жил на земле. Это был Сиддхартха Гаутама, известный как Будда. Я решил исследовать его учение и обратился к древним текстам. Однако здесь меня ждало разочарование. Слова Будды были впервые записаны только через пятьсот лет после того, как были произнесены. До этого они передавались устно. Очень трудно было отделить его подлинное учение от позднейших наслоений. Однако я заметил одну странную вещь. Будда никогда не отвечал на вопрос, почему существует сочащийся страданием мир, хотя такие вопросы ему задавали не раз. Он говорил, что для раненного стрелой неважно, кто ее выпустил — важно ее вынуть. Это меня поразило. Тут, извиняюсь, нарушена элементарная логика — как же неважно? Пока мы будем вынимать одну стрелу, он другую выпустит… Я сразу подумал, что у Будды был какой-то договор с вампирами древности. И скоро нашел доказательства. Но не в человеческих документах, разумеется, а в сохранившихся препаратах из старых вампотек.

— А где они сохранились? — спросил я.
— Теперь ничего уже не осталось, — сказал Дракула. — Вампиры умеют заметать следы. Но я обнаружил на Шри-Ланке следы древней ДНА, которые позволили мне заглянуть в историю Будды. И я узнал, что именно произошло две с половиной тысячи лет назад…
Дракула замолчал, словно раздумывая, говорить ли дальше.
— Пожалуйста, продолжайте, — попросил я.
— Будда мыслил почти так же, как я — только с человеческих позиций. Он рано постиг, что жизнь полна страдания. Одновременно он увидел, что единственным источником этого страдания является человеческий ум. Логика Будды была простой. Если ум — это орган, вырабатывающий страдание, следовало установить, какие именно движения ума его вызывают. Будда исследовал этот вопрос и пришел к выводу, что страданием являются все движения ума «Б» без исключения.

Страница номер  64

— А удовольствие? — спросила Гера.
— Редкие моменты удовольствия есть просто фаза страдания. Удовольствие, как червяк на рыболовном крючке, служит для того, чтобы глубже вовлечь ум в боль… Это был очень смелый для того гедонистического времени вывод. Смелый и дерзкий. У этого вывода не было никакого разумного объяснения, потому что Будда тогда еще не знал о существовании вампиров, создавших ум «Б» в своих целях. Поэтому он решился на то, чего не делал прежде никто из людей. Он остановил все возникавшие в уме «Б» процессы. Не просто подавил их, а отвернулся от всех эмоциональных и смысловых потоков, протекавших через него — вышел, как бы сказали сегодня, в полный офф-лайн. Вампиры пытались остановить его, но не смогли.
— А как они вообще узнали, что он этим занимается?
— В те времена вампиры не были сегодняшними гламурными червями. Они обладали реальными магическими способностями. Нашим координатором по Индии был вампир по имени Мара. Он обладал всеми мыслимыми и немыслимыми магическими умениями, которые приобрел главным образом с помощью хамлет-йоги…

— Это что такое? — спросил я.
— Меняя позу, в которой ты висишь вниз головой, можно развивать такие свойства как ясновидение, способность проникать в чужой ум на любом расстоянии и так далее.
— Только не проси показать, Рама, — сказала Гера как раз в тот момент, когда я собирался об этом попросить. — Продолжайте, саду.
— Многие не понимают, как древнеиндийский аскет смог победить продвинутого вампира, обладавшего магическими силами. Дело в том, что любой маг способен действовать на чужое сознание только через проявляющиеся там интенции и мысли. Мара мог победить любого соперника, но требовалось, чтобы этот соперник был. А Будда вовсе не пытался взять ум под контроль. Он просто полностью ушел из области «Б». И Маре негде было проявить свои магические силы — ибо вампиры властны только над умом «Б».

— Что случилось дальше? — спросил я.
— После того, как ум «Б» полностью остановился, Будда увидел то, что было за его пределами, и постиг находящееся вне слов… — Дракула поглядел вдаль и еле заметно улыбнулся. — К сожалению, у меня нет возможности рассказать, что это было…
— Я почему-то не верю, — сказала Гера, — когда говорят про находящееся вне слов. Мне кажется, что меня просто дурят.
— Это не так, — ответил Дракула. — Многие вещи невыразимы просто потому, что не связаны с работой ума «Б». Их нельзя описать, поскольку они не представлены во второй сигнальной системе с заложенным в ней делением на «я» и «не-я». Если разобраться, наши переживания становятся неописуемыми уже с того момента, когда перестают быть нанизанными на слова. А Будда пошел неизмеримо дальше. Он увидел бесконечное поле невербальных реальностей, скрытых до этого за водопадом мыслей. Он увидел то, что находится до сознания и после него. Он увидел тех, кто создал людей — то есть вампиров. Мало того, он увидел того, кто создал вампиров. И многое, многое другое. А вампиры увидели его…

— Кто создал вампиров? — спросила Гера.
Дракула развел руками.
— Как вы знаете, вампиры обычно употребляют выражение «Великий Вампир». Но эти слова только дезориентируют.
— Его что, можно увидеть?
Дракула кивнул.
— Но это будет совсем не то, что ты ожидаешь, — сказал он. — И в любом случае об этом бесполезно говорить.
— Что случилось дальше? — спросил я.
— Будда заключил с вампирами тайный договор. Договор заключался в следующем — Будда обещал не разглашать правду про цель существования человека и его подлинных хозяев. А вампиры, в свою очередь, обещали не препятствовать тем из людей, кто захочет пойти вслед за Буддой.

— Вы хотите сказать, что вампиры отпустили на свободу всех желающих?
— Человека невозможно отпустить на свободу, — сказал Дракула. — Вам должны были объяснить это во время учебы. «Свобода» — просто одна из блесен ума «Б». Вампирами двигал элементарный расчет. Они поняли, что за Буддой пойдут немногие, поскольку предлагаемый им путь противоречит фундаментальной природе человека. Они решили оставить эту дверь открытой, чтобы управляемый ими мир формально не мог считаться космическим концлагерем… Ибо во Вселенной есть много внимательных глаз, которые следят за происходящим в пространстве и времени.
— И чем все кончилось?
— Будда выполнил свою часть уговора. Он никогда не отвечал на вопросы о том, зачем существует мир и кто создал человека. Хозяева человечества оказались не столь честны. Дело в том, что предложенные Буддой практики работы с умом «Б» были настолько эффективными, что вслед за ним просветления достигло огромное число людей. Некоторые достигали его, послушав всего одну проповедь Будды. Поэтому после смерти Будды его учение было искажено, а ум «Б» был модифицирован таким образом, чтобы сделать освобождение значительно более сложным…

— А что сделали с умом «Б»? — спросил я.
— Вампиры ввели своего рода «ремни безопасности» — психосоматические механизмы, намертво пристегивающие сознание ко внутреннему диалогу, — ответил Дракула. — Но в принципе повторить путь Будды можно и сегодня, хотя и с гораздо большими усилиями. Из горизонтальной дороги он превратился в отвесную стену, так что теперь это ближе к альпинизму. Формально уговор действует до сих пор, но в наше время достичь освобождения неизмеримо сложнее.
— А в чем оно заключается, освобождение? — спросила Гера. — Вы же только что сказали, что его некому достигать.
— Суть освобождения проста, — сказал Дракула, — и совершенно неприемлема для вампиров. Человеку следует перестать вырабатывать агрегат «М5» — или, как говорил Будда, дукху. Для этого он должен постепенно заглушить генератор страдания, который он считает самим собой. Затихая, ум «Б» становится прозрачным, и сквозь него становится виден тот строительный материал, из которого построена вся фабрика боли. Этот исходный материал есть бесконечный покой, блаженство и абсолютно не нуждающаяся ни в каких действиях свобода.

— Рай? — спросил я.
Дракула отрицательно покачал головой.
— Схоласт мог бы сказать, что это рай, из которого человек был когда-то изгнан. Но в такой постановке вопроса заключен смысловой подлог, ибо человек не может быть изгнан из рая или взят туда. Человек по своей природе является процессом. Этот процесс и есть непрерывное изгнание из рая. Само изгнание как раз и заключается в существовании человека. Причем никаких сущностей, живших до этого в раю и ставших людьми, нет. Человек появляется как бы в результате выворачивания рая наизнанку, его депортации из самого себя. Люди больше всего похожи на безличные предложения, в которых нет подлежащего, а только сказуемые из разных форм глагола «страдать»…

— А что такое рай? — спросил я.
— «Рай» является блаженством, свободой и покоем, — ответил Дракула. — Но только по сравнению с обычным человеческим состоянием непрерывного страдания. Сам по себе он полностью лишен свойств и качеств.

Страница номер  65

— Что же это тогда такое? — хмуро поинтересовалась Гера. — Небытие?
— Смотря какой смысл ты вкладываешь в это слово. Небытие — самый светлый проблеск в человеческой жизни. Что происходит, когда человек просыпается ночью и испуганно думает, что пора на работу — а потом смотрит на часы и видит, что до утра еще далеко? Он испытывает счастье. Можно спать еще три часа! Почему он с таким облегчением валится на подушки? Да просто потому, что у него есть возможность исчезнуть еще на несколько часов. Перестать быть последовательностью этих истекающих болью «я». Но даже сон без сновидений не является свободой — это просто завод пружины перед новым рабочим днем на фабрике страдания.
— Ну а вы, — спросила Гера, — вы-то пробудились в конце концов?
Дракула или не заметил иронии в ее словах, или сделал вид, что не заметил.
— Я много раз переживал так называемое пробуждение, то есть понимание, что никакого реального субъекта за психосоматическим процессом, известным как внутренняя жизнь человека, не стоит. Много раз я забывал это и постигал снова. В конце концов я почти повторил то, что удавалось в древности многим ученикам Будды. Я приблизился к точке, где такое понимание становится непрерывным.

— Но кто тогда понимает? — спросила Г ера.
— В этом все и дело, — улыбнулся Дракула. — Непрерывное понимание — точка, где никаких «я» не возникает.
— А как вы приблизились к этой точке? — спросил я.
— Исследуя фабрику боли. Я посвятил этому много времени и освоил методы избавления от «я» — в том самом виде, в каком они преподавались в древности.

— Их что, было несколько?
— Их было довольно много, — сказал Дракула, — но я пользовался двумя основными. Во времена Будды они назывались «сжатие» и «разрыв». Их следы до сих пор можно различить в горах писанины, в которой погребено его учение, но для этого надо быть хорошим археологом.
— И что это такое? — спросил я.
— Техники борьбы с возникновением новых «я». Речь идет о чем-то вроде контрацепции или дезинфекции. Как и все остальное в мире, «я» — это процесс.
Пусть очень быстрый — но процесс. Он похож на практически мгновенное зачатие и роды. Тем не менее для «я» всегда необходим некоторый интервал времени, в котором оно пускает корни. «Я» существует только в этом интервале. Если ум сжимается в точку, где времени нет, «я» не может возникнуть. Это и есть «сжатие».

— А что такое «разрыв»? — спросил я.
Дракула сделал такое движение, словно рвал руками веревку.
— Процесс зарождения «я» состоит из нескольких фаз, возникающих друг после друга. Их видно на замедленной съемке ума, которую умеют делать некоторые аскеты. Будда насчитал двенадцать таких последовательных ступеней. Это своего рода цепная реакция. С практической точки зрения не особо важно, как называются эти этапы и сколько длятся. Достаточно выделить одну фазу в возникновении «я» и не дать ей развиться. Например, ту, когда стрелка вашего компаса пытается показать «хорошее» и «плохое», «приятное» и «неприятное». Вы каждый раз останавливаете процесс зарождения «я» в этой точке — и вся цепь рвется, потому что ни одна цепь не бывает прочнее самого слабого звена. Но это не теория, а практический навык. Которому, кстати, до сих пор учат в некоторых азиатских монастырях.

— И что остается? — спросила Гера.
— Ничего, — сказал Дракула. — И в этом блаженство.
— Вы, значит, сейчас спокойно блаженствуете?
Дракула развел руками.
— Я не смог пройти так далеко, как Будда и его ученики. Я видел только проблески изначального покоя. Отчасти потому, что для современного ума этот путь стал намного сложнее. А отчасти потому, что мне не хватило жизненного срока. Но я успел разработать учение, наиболее подходящее для вампиров — чтобы они не повторяли моих ошибок и двигались к цели напрямую. Оно называется «Тайный Черный Путь». Кто-то из моих учеников может встретиться и вам.

— И что случилось дальше?
— Дальше я умер, — ответил Дракула.
— Вам предоставили Золотой Парашют?
— Он не был мне нужен, — сказал Дракула. — Мне некуда было падать. Для меня к этому времени уже не осталось верха и низа.
— А потом? — спросила Гера.
Дракула пожал плечами.
— Поскольку моя практика была недостаточно длительной, я родился снова. Но уже не вампиром.
Гера засмеялась, и ее смех был холодным и злым.
— Как так? — спросила она. — Вы нам только что целый час объясняли, что никакого «я» на самом деле нет. А потом говорите, что родились снова. Кто тогда родился?
— Ты ведь учила в школе физику, Гера, — сказал Дракула. — Когда волна распространяется в пространстве, каждая ее точка становится источником новой волны. В волне нет ничего постоянного, это просто колебания частиц воды, каждую секунду разных. Но когда волна доходит до преграды, она отражается и движется в другую сторону. Смерть — граница жизни. Волна не расшибается о нее. Волна отражается и движется дальше. Нет никого, кто перерождается в аду или раю. Просто угол падения равен углу отражения.

— Большинство анимограмм никуда не движется, — сказал я. — Чтобы они пришли в движение, нужен наблюдатель.
— Анимограммы — это костюмы, сброшенные улетевшим светом, — ответил Дракула. — Гильзы мертвых ос. Они годятся для того, чтобы рыться в прошлом или дурить людей. Но они не имеют отношения к тому, что когда-то носило этот костюм… Загробный мир — мир тьмы. Но это не значит, что свет, отпечатки которого ты исследуешь, умер. Он носит другие наряды и знать ничего не хочет о том, что было с ним прежде. Потому что это было уже не с ним. У него нет «я». Вампиры над ним не властны. И это самая прекрасная вещь на свете. Понял?
Я неуверенно кивнул.
— Так, значит, вы стали богом? — спросила Гера.
— Так это называется у вас, — сказал Дракула. — На самом деле ничего особо хорошего в этом нет. Обычная судьба тех, кто потерпел неудачу в духовной практике.
— Многие всю жизнь молятся о такой неудаче, — сказал я.
— Стать богом не так уж сложно, — отозвался Дракула. — Человеку для этого достаточно перестать кормить собой вампиров. Включая самого главного. Это и есть секрет, который вампиры охраняют от людей. Кто-нибудь из моих учеников, Рама, обязательно расскажет тебе остальное… При первой возможности.

— Дракула объяснил тебе, что этот мир — мир страдания, — сказал он. — Любая радость в нем мимолетна. Она берет начало в боли и растворяется в ней. Но люди находятся в постоянном окружении образов счастья. Ритуал потребления учит человека изображать восторг от того, что по сути является навязанной ему суетой и мукой. Все массовое искусство обрывается хэппи-эндом, который обманчиво продлевает счастье в вечность. Все другие шаблоны запрещены. Вроде и дураку понятно, что за следующим поворотом дороги — старость и смерть. Но дураку не дают задуматься, потому что образы радости и успеха бомбардируют его со всех сторон.

— Вы хотите сказать, счастливых людей вообще нет?
— Есть временно счастливые. Ни один человек в мире не может быть счастливее собственного тела. А человеческое тело несчастно по природе. Оно занято тем, что медленно умирает. У человека, даже здорового, почти всегда что-нибудь болит. Это, так сказать, верхняя граница счастья. Но можно быть значительно несчастнее своего тела — и это уникальное человеческое ноу-хау.

— Но разве не важно, против кого протест?
— Протест всегда направлен против свойственного жизни страдания, Рама. А повернуть его можно на любого, кого мы назначим это страдание олицетворять. В России удобно переводить все стрелки на власть, потому что она отвечает за все. Даже за смену времен года. Но можно на кого угодно. Можно на кавказцев. Можно на евреев. Можно на чекистов. Можно на олигархов. Можно на гастарбайтеров. Можно на масонов. Или на каких-нибудь еще глупых и несчастных терпил. Потому что никого другого среди людей нет вообще.

72-73 стр

Исчез не только пол. Исчезла вся комната.
Вокруг была очень широкая шахта с серовато-желтыми стенами — но они находились так далеко, что рассмотреть подробности было невозможно. Да и сама шахта могла быть просто оптическим эффектом в окружавшем нас густом тумане.
А потом я ощутил нечто невообразимое.
Я заметил центр тяжести вселенной. Ту точку, падение к которой началось с фокуса Озириса.
Трудно описать, каким образом я ее почувствовал. Это было похоже на способ, которым летучая мышь воспринимает физический мир — когда множество размазанных, мимолетных и противоречивых эхо-версий реальности накладываются друг на друга, создавая однозначную картину в точке своего пересечения.
Но здесь все было наоборот. Однозначность была заключена именно в этой точке, к которой как бы сходилась невероятно широкими спиралями вся реальность. А остальное, в том числе я и Озирис, как раз и было мимолетными и противоречивыми версиями бытия, которые ничего не значили и возникали на ничтожный миг.

Сперва я понял, что размазан по множеству траекторий, начинающихся и кончающихся в этом центре всего. Мое «бытие» означало, что я постоянно совершаю огромное число очень быстрых путешествий — в результате которых и возникаю. Поэтому существовать я мог только во времени — то есть, другими словами, не было ни одного конкретного момента, когда я действительно существовал. Я появлялся только как воспоминание об отрезке времени, который уже кончился.

А потом я понял еще одну вещь, самую ужасную.
Это воспоминание не было моим.
Наоборот, я сам был этим воспоминанием. Просто бухгалтерским отчетом, который все время подчищали и подправляли. И больше никакого меня не было. Отчет никто не читал — и не собирался. Он нигде не существовал весь одновременно. Но в любой момент по запросу из внешнего мира из него можно было получить любую выписку.
И все.
Ни один из составлявших меня процессов не был мной.
Ни один из них не был мне нужен.
Прекращение любого из них ничего для меня не значило. А все они вместе соединялись в меня — необходимого самому себе и очень боящегося смерти, хотя смерть происходила постоянно, секунда за секундой — пока отчет подчищали и правили. Это было непостижимо. Но не потому, что это невозможно было понять. А потому, что понимать это было некому.
Я никогда не был собой. Я даже не знал, кто показывает это кино — и кому. И вся моя жизнь прошла в эпицентре этого грандиозного обмана. Она сама была этим обманом. С самой первой минуты.

Но обманом кого?
Я вдруг понял, что этот вопрос безмерен, абсолютно безграничен, что он и есть та пропасть, в которую мы падаем по нескончаемой спирали — и куда я низвергался перед этим всю жизнь. Вопрос был началом и концом всего. Все сущее было попыткой ответа.
Но кто отвечал?
Мне показалось, что я сейчас пойму что-то важное, самое главное — но вместо этого я сообразил, что это просто тот же самый вопрос, пойманный в другой фазе.
Но кто его задавал?
И кому?
Я отшатнулся от открывшегося мне водоворота, от этой головокружительной бесконечности, догоняющей саму себя — и засмеялся. Потому что ничего другого сделать было нельзя. Кроме того, это и правда было очень смешно.

И мой смех сорвал остановившуюся секунду с тормозов.
Я услышал звон разбившегося стекла — и понял, что мы никуда на самом деле не падаем. Мы по-прежнему сидели в комнате Озириса. Мы даже не сходили с места.
По полу катились какие-то железяки из кучи хлама, сброшенной им на пол вместе со скатертью. Разбилась колба старой керосиновой лампы с двумя отражающими друг друга зеркалами, на которой Озирис когда-то объяснял мне работу ума «Б».
— Что это было? — спросил я.
— Ты только что видел Великого Вампира, — ответил Озирис.
— Водоворот? Чудовищный бесконечный водоворот?
— Можно сказать и так. Но если смотреть на него внимательно, видно, что его центр совершенно неподвижен.
— Я не успел, — сказал я. — А почему люди этого не видят?
— Они видят. Просто отфильтровывают.
— В каком смысле?
— В прямом. Человек похож на телевизор, где все программы имеют маркировку «live», но идут в записи. Через небольшую задерживающую петлю. Феномены осознаются только после нее. У сидящих в монтажной комнате достаточно времени, чтобы вырезать что угодно. И что угодно вставить.

— А кто сидит у человека в монтажной комнате?
— Мы, — усмехнулся Озирис. — Кто же еще.
— Но как это можно вырезать в монтажной комнате, если кроме этого вообще ничего нет?
— Вот и видно, Рама, что ты никогда не работал в СМИ.
— А зачем это скрыто от людей? — спросил я. — Ведь если бы они видели все сами, у них не осталось бы ни одного вопроса.
— Именно затем и скрыто, — сказал Озирис.
— А животные? — спросил я. — Они это видят?
— Ни одно из животных никогда не теряло связи с Богом. Любое животное и есть Бог. Один только человек не может про себя этого сказать. Человек — это ум «Б». Абсолют, спрятанный за плотиной из слов. Эта электростанция стоит в каждой человеческой голове. И она очень интересно устроена, Рама. Даже когда люди догадываются, что они просто батарейки матрицы, единственное, что они могут поделать с этой догадкой, это впарить ее самим себе в виде блокбастера…

И Озарис тихонько засмеялся.
— Но ведь это жестоко, — сказал я. — Скрыть от человека главное…
— Не так уж жестоко, как кажется, — ответил Озирис. — Люди уверяют друг друга, что счастливы. Некоторые даже в это верят. Знаешь, на дне океана живут страшные слепые рыбы, которых никто никогда не видел — и которые никогда не видели сами себя? Вот это и есть мы. Единственное из повернутых к нам лиц Великого Вампира сделано из слов.
.....
Если ты не задал вопроса, откуда взяться ответу? Вас что, этому не учили?
— Учили, учили, — пробормотал я. — Наверно, это и в жизни так?
— Не совсем, — ответил Озирис. — В жизни мы все время видим ответы на вопросы, заданные кем-то другим. Жизнь — коллективное мероприятие. А в лимбо мы одни… Вернее, ты один.
— Меня здесь вообще ни одного, — отозвался я. — Здесь просто никого нет. Никого и ничего.
— Точно, — сказал Озирис и шагнул к двери. — Но это не повод расслабляться…

.....стр 74

— Высшие силы, низшие силы — это разные аспекты Великого Вампира, Рама. Мы — и вампиры, и люди, и все остальное — существуем в одном и том же божественном уме. Мы просто его мысли.
— Угу, — сказал я.
— У каждой мысли своя судьба. Если мысль была плохая, то и кончается она плохо. Если хорошая, то хорошо. А если совсем хорошая, то Великий Вампир может вспомнить ее снова после того, как она кончится — и думать ее опять и опять. Это понятно?
...
— Великий Вампир никому не мстит, никого не наказывает. На самом деле никаких демонов возмездия нет, есть своего рода антитела, поддерживающие гигиену Единого Ума. Но для нас проще считать их силами тьмы, для которых грешное сознание служит подобием пищи.

.....стр 77
Озирис улыбнулся.
— Бессмертие, — ответил он, — заключается просто в понимании, что в тебе нет никого, кто живет. Поэтому и умирать тоже некому.
Бессмертный ты или нет, я не знаю. Спроси себя сам…

.....стр 81-2

— Как именно мы трудимся на Великого Вампира? — спросил я.
— Принимая возникающие в сознании мысли и желания за свои собственные. В действительности это мысли и желания Великого Вампира. Он окунает их в наше сознание — которое на самом деле тоже его собственное сознание — чтобы мы яростно уцепились за них и согрели их своей ненавистью и любовью, пропитали их своей жизненной силой, которая на самом деле тоже его жизненная сила. Наше сознание служит Великому Вампиру чем-то вроде печки, в которой он готовит свою пищу. Путь абсолютной подлости заключается в том, что ты перестаешь обслуживать эту печку.

— То есть я подавляю мысли?
— Ты не можешь их подавлять, — сказал Озирис. — Они не твои. Даже голова у тебя на плечах не твоя. Все это личная собственность Великого Вампира. И то, что представляется тебе внешней реальностью, и то, что прикидывается твоим внутренним миром, тобою самим, — не должно вызывать у тебя никаких личных чувств. Это не твое. Все это тебе ни к чему. Оно может причинить тебе только боль. Но если ты начнешь все это ненавидеть, ты испытаешь еще большую боль. Такого следует избегать. Первый pillar of abomination содержит именно это наставление. Это цитата из поэта Лермонтова. «Презрительным окинул оком творенье Бога своего, и на челе его высоком не отразилось ничего…» Ни-че-го. Понял?

— Только так следует обращаться с возникающими в сознании феноменами, — сказал Озирис. — Не раскачивать их ни в ту, ни в другую сторону. Ты видел Великого Вампира и знаешь, что ты — просто совокупность процессов, ни один из которых тебе не подконтролен. Мало того, ни один из них тебе не нужен. Все это нужно только Великому Вампиру. Тебе от этого никакой пользы, потому что никакого тебя нет вообще. Великий Вампир нужен только себе самому. Во вселенной есть лишь он и его невидимые зеркала, которые и есть мир. Великий Вампир обманом заставляет тебя поверить в собственное «я», чтобы в тебе завелся мотор. Потом ты всю жизнь вкалываешь на его фабрике, думая, что это твоя собственная фабрика — а когда приходится помирать, выясняется, что все эти «я» никогда не были тобой, а были только им. Твоя жизнь не имеет к тебе никакого отношения, Рама. В ней нет того, кто ее живет.
— А кто тогда верит в эти «я»?
— Сами «я» и верят. В этом весь трюк. Это опирающееся само на себя заблуждение — и есть источник энергии, которую семьдесят лет производит каждая батарейка матрицы перед тем, как ее экологично зарывают в землю. Возможность понять это — один из самых странных багов, которые Великий Вампир оставил в творении. Потому что после этого появляется невероятно интересный в метафизическом смысле шанс восстания против космического порядка вещей.

— Почему? — спросил я.
— Восстание против Великого Вампира не имеет никаких шансов, пока ты думаешь, что ты есть. Заблуждение никогда не станет проросшим семенем. Но когда ты понимаешь, что тебя на самом деле нет, и все же восстаешь — тогда восстание становится волей самого Великого Вампира. Поэтому сокрушить его невозможно. Многих наших ребят это завораживало еще в глубокой древности. Ты, наверно, слышал…
Я неуверенно кивнул.
— Но я считаю, — продолжал Озирис, вглядываясь в клочья тумана над головой, — что это означает лишь одно — Великому Вампиру все-таки удалось их продинамить. Не мытьем, так катаньем. Нет уж, спасибо. Бунт против Великого Вампира не нужен никому, кроме Великого Вампира. Тайный Черный Путь — это не восстание.
— А что это тогда?

— Он больше похож на итальянскую забастовку. Сначала ты постигаешь, что существуешь не сам по себе, а как часть грандиозного целого. Ты шестеренка в титаническом механизме Великого Вампира — шестеренка, которая не имеет никакого самостоятельного смысла и ценности. Ты просто часть чужого плана. Неизмеримого, непостижимого плана. Но шестеренка должна верить, что она живет сама для себя — только при этом она будет вращаться с нужной скоростью и в нужную сторону. Твое заблуждение — тоже часть плана. Тебя кинули, чтобы ты лучше крутился. Постигнув это, ты кладешь на великий план. Ты забиваешь на это целое. Второй pillar of abomination — просто частушка. Ты готов ее услышать?
Я замер на стене, глядя на Озириса. Тот тоже остановился, закрыл глаза и нараспев продекламировал:
— Гудит как улей
родной завод.
А мне-то ....
(нецензурно)
я уже слышал эту частушку. Но раньше, конечно, я не понимал ее глубины.

— Здесь отражена двойственность происходящего в сознании, — продолжал Озирис. — С одной стороны, оно наше, родное, потому что другого сознания у нас нет. С другой стороны, когда ты понимаешь, что это на самом деле сознание Великого Вампира, ты перестаешь испытывать к происходящему на его фабрике всякий интерес. Ты перестаешь на него работать. Когда ты замечаешь, что по твоей голове катится очередная тележка с его мыслями, ты отказываешься разгонять ее своим интересом и участием. Ты не борешься с возникающими в сознании феноменами. Ты просто разжимаешь руки каждый раз, когда в них шлепается направленный тебе груз. С точки зрения Великого Вампира, это величайшая подлость, которая только может быть.
— Так что надо делать, чтобы перестать на него работать?

— Делать не надо ничего. Любое действие и есть работа на Великого Вампира, Рама. В Тайном Черном Пути не содержится никакого действия вообще. И так из секунды в секунду. Только это. Всю жизнь. А потом всю смерть. Надо не в бездны рушиться, а спокойно висеть в хамлете и не париться ни по одному вопросу. И если ты действительно не паришься, через несколько лет становится кристально ясно, что все возникающее и исчезающее, вообще все без исключения, чем бы оно ни было — на фиг тебе не нужно. И никогда не было нужно.

— И что дальше?
— Постепенно ты уходишь в отказ. Сначала по отдельным параметрам. Потом в полное отрицалово. А потом в отрицалово отрицалова, чтобы не инвестировать в чужой бизнес никаких эмоций вообще. И шестеренка перестает крутиться. Все останавливается. Как выразился на символическом языке один халдей, спокойствие есть душевная подлость. Когда твоя душевная подлость становится абсолютной, ты делаешься равен Великому Вампиру. Ибо он есть единственная абсолютно неподвижная точка всего приведенного им в движение механизма… Только вдумайся — равен Великому Вампиру! Его зеркала уже не могут тебя остановить, потому что ты больше никуда не идешь. Это и есть Тайный Черный Путь.

— А Великий Вампир не возражает?
— Как он может возразить против того, что он равен сам себе?
Мне в голову пришла новая мысль.
— Подождите-подождите, — начал я горячо. — Но ведь неподвижность всегда относительна. Любую точку этого механизма можно назначить неподвижной, и тогда получится, что все остальные точки…
— То, что ты сейчас делаешь, Рама, — перебил Озирис, — и есть работа на Великого Вампира. А Тайный Черный Путь — это когда ты на него больше не работаешь. Ты не паришься насчет того, какой ты — относительный или абсолютный. Какая разница, если тебя все равно нет? Понимаешь, о чем я говорю?
— Примерно, — вздохнул я. — Сейчас, во всяком случае. А что завтра будет, не знаю. И чем он кончается, этот Тайный Черный Путь?
— Скоро увидишь, — сказал Озирис. — Приготовься. Мы на месте.
— А что за этой границей?
— За ней нет ничего вообще. Ничего, кроме Великого Вампира. Весь мир существует только для того, чтобы Великий Вампир мог спрятаться за ним от нашего взгляда.
— Мы уже были за этой границей? — спросил я. — Когда видели Великого Вампира?
— Это были не мы, — сказал Озирис. — Это был сам Великий Вампир. Там только он.
— И что вы хотите сделать?

— Я хочу перейти границу, — ответил Озирис. — И остаться там навсегда.
— А как вы это сделаете? Ведь за ней вас уже не будет?
— Там будет Великий Вампир, — сказал Озирис. — А он может все. Не волнуйся за меня, Рама.
— Вы вернетесь?
— Ни в коем случае, — улыбнулся Озирис.
— А что с вами случится?
— Я стану неотличим от Великого Вампира, — сказал Озирис. — И он навсегда про меня забудет.

.....стр 83
....  Но я знал, что распахнутая Озирисом дверь до сих пор открыта. От его побега остался след — шириной с целый мир, и я мог последовать за ним. Во всяком случае, мог немного прогуляться в запретном направлении…
Я пошел вперед.

.....стр 96
— Я понял, — сказал я. — Ум «Б». Я не понял, что это за самый простой слой мира, который он скрывает?
— Вот ты смотришь на небо. И видишь, что оно синее, а облака белые. И ты абсолютно точно знаешь без всяких слов: смысл твоей жизни в том, чтобы в эту секунду быть свидетелем синего и белого.
— Ты серьезно?
Она кивнула.
— Это и есть главный секрет, который открыл Дракула — и спрятали вампиры. Спрятали сами от себя, чтобы не разрушать установленный в мире порядок. Когда мы принимаем баблос, главное, что с нами происходит — это полная остановка ума «Б». Правда, еще выбрасываются нейротрансмиттеры, но главное не в них. Главное в этой остановке ума «Б». Leaking Hearts хотели освободить и людей и вампиров. Но тогда исчезала всякая необходимость в баблосе… Для Аполло такое неприемлемо. Что угодно, но не это. Потому что зачем тогда он? Зачем тогда весь установленный им порядок?
— И что, любой человек… Любой лох может пропереться, как один из нас?
— Может, — сказала Софи. — Мало того. Вампир тоже может обойтись без баблоса. Достаточно остановить этот мотор боли.
— Но ведь это, — я перешел на шепот, — это Тайный Черный Путь?
— Тайный Черный Путь — для вампиров-одиночек, — ответила Софи. — A Leaking Hearts ищут способ подарить эту свободу всем людям. Но это невероятно сложно. Никто не знает, как сделать эффект стабильным. У меня почти опускаются руки…