....Флоровский Георгий, прот.
ЗАПАДНЫЕ ВЛИЯНИЯ В РУССКОМ БОГОСЛОВИИ
..."Но вскоре потряслись и основания веры. При Петре Великом богословские школы и семинарии по всей Великороссии были перестроены на западный, Киевский лад. Школы эти были латинскими по духу, и преподаватели в них долгое время набирались с русского Юго-Запада. Даже Славяно-Греко-Латинская Академия в Москве перестроена была по образцу Киевского Коллегиума. Эта Петровская реформа означала прямую “украинизацию” церковных школ. При Петре началось, так сказать, переселение южноруссов на Север, где они были “чужими” по двум причинам: сами они были “иностранцами”, а школы их - “латинскими”. В своем интересном труде о богословских школах восемнадцатого века Знаменский высказывает следующее резкое суждение : “Все эти приставники были для учеников в собственном смысле слова люди чужие, наезжие из какой-то чужой земли, какою тогда представлялась Малороссия, с своеобразными привычками, понятиями и самою наукой, со своей малопонятной, странной для великорусского уха речью; притом же они не только не хотели приноровиться к просвещаемому ими юношеству и призвавшей их стране, но даже явно презирали великороссов, как дикарей, над всем смеялись и все порицали, что было непохоже на их малороссийское, а все свое выставляли и навязывали, как единственно хорошее.” То было время, когда в сан епископа или архимандрита мог попасть только “малоросс”,
ибо правительство не доверяло великороссам, подозревая их всех в приверженности допетровским обычаям.
Народ принимал латинские школы неохотно и с крайним недоверием. Едва ли не силой приходилось заставлять духовенство отдавать туда своих детей. Да и сами студенты частенько сбегали. И происходило это не потому, что духовное сословие в России было привержено к суевериям и коснело в невежестве, но потому, что эти школы для них оставались “чужими”, “иностранными” - какие-то латино-польские колонии на родной земле, никому не нужные и бесполезные даже чисто практически - ибо “практический ум” не видел никакого проку ни в латинской грамматике, ни в каком-нибудь “обхождениии политичном, до семинарии относящемся”. Практический ум вовсе не находил резонов менять привычные способы приготовления священнослужителей - в родном доме, по отцовским наставлениям - на новые, непривычные и сомнительные. “Еще далеко не было доказано, кто больше был обыкновенно приготовлен к священнослужительству: псалтырник ли, с детства служивший при церкви и практически изучивший чтение и пение, и устав, - или латынник из школы, заучивший только несколько вокабул и латинские флексии.” (Знаменский) От славянского языка почти что отвыкали в этой латинской школе - ведь даже тексты Писания на уроках чаще приводились по-латыни. Грамматика, риторика и пиитика изучались латинские, а российская риторика присовокупляется к ним только в старших классах. И нетрудно понять, что родители с таким недоверием отсылали детей в эту “проклятую семинарию на муку”. А дети предпочитали попасть хоть в острог, лишь бы избыть этой учебной службы. Ибо создавалось гнетущее впечатление, что в этой нововводной школе меняют если еще и не веру, то национальность. Самое учреждение школ было бесспорным и положительным приобретением. Однако это перенесение латинской школы на русскую почву означало разрыв в церковном сознании. Разрыв между богословской “ученостью” и церковным опытом; молились ведь еще по славянски, а богословствовали уже по-латыни. Одно и то же Писание в классе звучало на интернациональной латыни, а в храме на родном языке. Вот этот болезненный разрыв в самом церковном сознании есть, быть может, самый трагический из итогов Петровсой эпохи. Создается некое новое “двоеверие”, во всяком случае, двоедушие [13]. В русской церковной школе утвердилась западная культура и западное богословие. Эта “богословская школа”, разумеется, не имела корней в жизни. Основанная на чужом основании, возросшая на искуственной почве, она стала некоей “надстройкой” над пустым местом. Оно не имело своих корней.
Вместо корней - сваи. “Богословие на сваях” - таков результат богословского “западничества” в России восемнадцатого столетия.
