Бодхидхарме приписываются и четыре основных постулата Чань: «Не опираться на письменные знаки», «Не передавать учение вовне», «Непосредственно взирать на свое сердце», «Прозревая свою изначальную природу, стать Буддой». Впрочем, нередко те же принципы приписываются и самому Будде, но, в целом, их происхождение для нас здесь не особенно важно — главное, что разные школы китайского буддизма, которые и стали постепенно обобщаться под названием «Чань», положили в основу своей практики принцип прямого, не опосредованного ничем (в том числе и чтением священных текстов) «прозрения своей чистой природы», «прозрения изначального сердца». Вся практика сводилась, по сути, к обнаружению своего изначального лика, существовавшего еще до того момента, когда повседневная жизнь и социальная среда замутили наше сознание. И в этом состоянии человек уже ничем не отличается от Будды — ни по своим изначальным, данным ему при рождении свойствам, ни по своей роли в этом мире. Итак, достаточно лишь очистить сознание. Но как?
Ведь всякий текст, пускай даже священный, может быть понят неправильно, комментарии на него, пускай составленные древним мудрецом, могут еще дальше увести нас в сторону или, того хуже, создать иллюзию того, что все прочитанное — и есть наши личные мысли.

Читая тексты, человек уподобляет себя их героям, имитирует их слова, поступки, то есть занимается не столько духовной практикой, сколько подражательством. Конечно, существует немало методов в буддийских школах для того, чтобы правильно истолковать текст, дать его относительно точное понимание. Но опасность запутаться в текстах по-прежнему велика, и единственным критерием истинности может выступать лишь чистое спокойное сознание самого человека. Да и нужны ли для этого священная сутра, долгая молитва или возжигание благовоний — ведь в чистом сердце изначально содержится все понимание мира. А поэтому «не стоит опираться на письмена», — говорят учения Чань. «Прямо взирай на собственное сердце!» — призывают они. Все остальное — лишь подпорки, побочные средства, которые могут как помочь, так и увести в сторону.
Надо остаться один на один со своим сердцем и через медитацию очистить его — тогда и всякое действие будет безошибочным. Проблема выбора в жизни отпадает сама собой, неразрешимые вопросы исчезают навсегда, они просто не поднимаются в твоем сознании.

«Созерцая свое сердце, стать Буддой»

Чань, или Дзэн, казалось бы, самое известное восточное учение, о котором рассказано уже очень многое. И при этом Чань — молчаливый, неразговорчивый, далекий от рассуждений и интерпретаций. Он не требует размышлений или мучительных раздумий. Он лишь показывает нам, что надо прийти к той точке, где, как сказано в одной из историй: «Там, где умолкают звуки, открываются врата к познанию учения Чань». И все подобные истории — явные указатели на это место, где кончаются не только звуки и рассуждения, но вообще любые внешние проявления.
Об этой мудрости нельзя поведать напрямую, ее нельзя украсть или подслушать. Но о ней можно прокричать так оглушительно громко, что у других заложит уши, и они ничего не услышат. А разве не так и делается в гунъанях?
Методом воспитания и одновременно проверки являются эти короткие диалоги — гунъани, это причудливые истории — юйлу, в которых и твоя мудрость, и твое замутнение сознания проявляются сразу и самым очевидным образом. Если понимание текста сутры можно сымитировать, процитировав, например, чей-нибудь комментарий, то в коротких диалогах все происходит на личностном уровне.
Здесь имитировать нечего и невозможно, каждый случай уникален и отражает состояние сознания конкретного человека. И одновременно это — не частное мнение некоего наставника, это абсолютная метафора истинного понимания о мире, просто выраженная в форме, понятной ученикам.

Одним из первых произведений раннего жанра юйлу стала «Сутра помоста Шестого патриарха», рассказывающая о патриархе Чань Хуэйнэне (VII в.). В этом тексте сочетаются сразу несколько традиций, поскольку юйлу как жанр в тот момент только-только зарождался. Прежде всего, в «Сутру помоста» включено несколько несвязанных между собой по стилистике частей (догматические и весьма сложные проповеди, автобиографическое изложение жизни самого Хуэйнэна, его беседы с учениками). Если догматическая часть во многом тяготеет к классическим буддийским сутрам, где методично излагается буддийское учение с использованием того понятийного аппарата, который может быть понятен только посвященным, то беседы с учениками и гостями — это уже прообраз классических юйлу — ярких, образных и афористичных.
Постепенно догматические рассуждения уходили из записей бесед чаньских последователей о жизни их учителя: значительно больший интерес привлекало то, как такие наставники действовали и говорили, а не то, как пересказывали буддийскую традицию. Так зарождается уникальный духовно-философский жанр, которого до этого ни буддийская, ни какая иная восточноазиатская традиция не знала, — изложение внутренней сути учения не через поэтапное описание его постулатов (а именно таковым было собрание индийских буддийских текстов «Трипитака»), а исключительно через личный опыт мастера-наставника. Все учение, по сути, излагалось в коротких диалогах!

Возникновение жанра юйлу* именно в рамках чаньской традиции легко объяснимо. Именно с V I–VII вв. чаньские учителя объявляют несколько постулатов, вокруг которых строятся все их дальнейшие проповеди. Основная идея заключалась в том, что в сердце или душе человека уже изначально присутствует буддийская природа (фо син), то есть любой человек аналогичен Будде по всем своим свойствам. Поэтому задача заключается в том, чтобы «взирая на свое сердце, пробудить в себе Будду», а основные принципы гласили: «Непосредственно взирать на природу своего сердца» (чжэнь цзянь синь син), «стать Буддой через внезапное откровение» (дунь у чэн фо), «передавать учение от сердца к сердцу» (и синь чуань синь). А поэтому, как учил Хуэйнэн в «Сутре помоста», «если просветление требует лишь пробуждения сердца, то к чему искать сокровенное где-то вовне?
Лишь услышав об учении, занимайся духовной практикой, и тогда запад (то есть буддийский рай) окажется прямо перед тобой».
По сути, это означало, что весь огромный массив буддийских ранних текстов, прежде всего сутры и комментарии к ним (шастры), утрачивали первостепенное значение. Трактат терял свою сокровенную сущность, оказываясь лишь разводами туши на бумаге, а его место занимали деяния реального чаньского наставника, которые служили своеобразной матрицей поведения и настроя сознания учеников.
Конечно, сутры не отрицались вовсе, например и Хуэйнэн, и Мацзу, и Наньцюань высоко ценили «Алмазную сутру», «Сутру высшей мудрости» («Праджня-парамита-сутра»), но основное обучение проходило не через них, а через реальные поступки, через очищение сознания посредством медитации. Догматическое знание, связанное, в частности, с буддийской логикой и вероучением, становилось вторичным относительно самостоятельной практики созерцания. В некоторых школах такое отрицание классических текстов доходит до логического абсурда, например, наставник Линьцзи призывал к уничтожению сутр вовсе (хотя сам не уничтожил ни одной, и такой призыв был для него было скорее «фигурой речи»), а одно из традиционных изображений патриарха Хуэйнэна показывает его, рвущим в клочья сутры. На смену суховатым догматическим рассуждениям, отдаленным рассказам о неких индийских учителях, которые были не очень близки обычному китайскому последователю, приходят «свои» герои — чаньские мастера.

Постепенно изменяется и сам характер гунъаней — это уже не только характерные случаи из жизни чаньского сознания и тем более не просто забавные истории. Они превращаются в особого рода «темы для медитации», которые не требует никакого решения или ответа — это просто отправная точка для погружения в трансцендентальные области сознания. И как следствие гунъани превращаются в часть особого рода медитационной техники.
В юйлу* настоящее действие разворачивается как бы за пределами самого текста — этот принцип и лежит в основе всякого гунъаня. Поскольку Чань провозгласил, что «учение передается вне слов и письменных знаков», то может показаться, что он сам загнал себя в тупик из-за не только невозможности хоть как-то поведать о содержании этого учения, но и зафиксировать его в истории — ведь в этом случае составление текстов оказывается просто невозможным.
*) «сборники речей»; сборники историй из жизни чаньских наставников, а также их бесед с учениками.

Давно отпустил ее
… Когда восходишь в чертоги чистого и свободного духа, то никакая вещь уже не сможет загрязнить их. Каждый из нас, по сути, — гигант, взваливший на спину множество людей и явлений этого мира. С рождения до смерти он никогда даже не мечтает о передышке, не помышляя о возможности сбросить груз и отдохнуть немного. Слишком длительная нагрузка стала уже привычной и заставила нас забыть о том, каково это — жить расслабленно.

Изначально это — твоё
… Для того чтобы заниматься мирскими делами, тоже требуется немалая мудрость! Не случайно говорится: «Благородный муж (цзюньцзы) искушен в хитрости, низкий же человек — просто упрям». Сталкиваясь с благородством и низостью, сложной и запутанной логикой человеческих чувств, и не обладая при этом мудростью и проницательностью, разве можно выявить, что же среди этого — самое главное?

Твой завтрак остыл
… Проживай каждый миг с пользой. Не увлекайся рассуждениями, вещами, не уносись в несбыточные мечты. Нужно лишь научиться пользоваться твоим нынешним пребыванием в этом мире.

Оставь это!

… Я прошу тебя оставить не эти вазы, а все страсти и заботы, что несешь ты в себе. Если оставишь их, то во все последующие времена будешь свободен от оков жизни и смерти.
Оставить всё — отнюдь не значит просто что-то отбросить во внешнем мире, а избавить сердце от оков, полностью освободить душу.
Хорошенько подумай о том, что лучше всего отбросить, а что, как раз, отбрасывать и не стоит.

Стоит ли гневаться из-за орхидей?

Один чаньский наставник очень любил орхидеи. И однажды, перед тем как отправиться в странствия, он повелел своим ученикам как следует ухаживать за монастырскими орхидеями.
Ученики всё делали в соответствии с наказом наставника, но как-то раз задели подставку с цветами — и горшки с орхидеями полетели на пол, разбившись вдребезги. Ученики страшно перепугались, в их головах уже рисовались картины того, как разгневается наставник и сколь суровое наказание их ждет.
Наставник же, узнав обо всем по возвращении, созвал всех учеников и сказал: «Я посадил эти орхидеи лишь для того, чтобы поднести их в дар Будде, а еще — для того, чтобы воспитать в себе трудолюбие. И уж, конечно, я посадил орхидеи не для того, чтобы на кого-то гневаться!»

И если в своей повседневной жизни мы научимся думать: «Я ведь работаю не для того, чтобы гневаться», то в наших неспокойных сердцах, наконец, воцарится гармония.

***
Бо Цзюъиобратился к нему с гатхой:
Так почему же, погружаясь в сны, запутываемся в иллюзиях мы?
Да и сами иллюзии наши — не более чем сны?
Монах Няолань тоже ответил гатхой:
Придя бесследно, уходишь без следа.
Уход, приход — все та же суета.
Зачем еще и вопрошать о суетных делах,
Коль суета вся эта — лишь во снах.
Впоследствии Бо Цзюъи себя объявив «Упасакой (то есть буддистом в миру) с гор Сяншань». Среди его многочисленных гатх было и такое:
Влюблённый в этот ветер, что кроны сосен в горах качал,
В луну, что устроилась спать на вершинах скал,
В журчанье ручьев, в полет облаков,
Здесь он горным монахом стал.

Сердце, опьяненное созерцанием, не мешает нам, словно птице, искать себе прибежище. Подобно птицам, что свободны от тягостных мыслей, ты возвращаешь свою душу к естественности. Пребывай в пустоте и тогда ты сольешься с этой пустотой!

В мире чистого сознания уносятся все суетные мысли. Но найдется ли хотя бы один человек, что обнаружит начало этого?

Вкус горькой тыквы

Как-то ученики собирались в паломничество по святым местам. Наставник принес им горькую тыкву и сказал: «Носите ее везде с собой. По пути не забывайте окунать эту тыкву в каждую святую реку, вносите ее во все храмы, кладите на алтарь, когда будут произносить молитвы».
Ученики во время паломничества пересекли множество священных рек и святилищ и всё делали согласно наставлениям учителя. Вернувшись, они отдали горькую тыкву наставнику, и он приказал им сварить ее на ужин.
Во время трапезы учитель, едва откушав кусочек тыквы, многозначительно произнес:
— Удивительно! В скольких реках ее омывали, в скольких храмах освящали, а горькая тыква так и не стала сладкой!

Вкус горькой тыквы останется горьким независимо от того, сколько раз ее омывали, сколько раз освящали. Природа ее не изменится. И с нашим сердцем все то же самое. Независимо от того, святую или мирскую жизнь мы ведем, независимо от того, в каких землях мы пребываем, ясную и чистую сущность не изменить.
«Горы и воды легче изменить, чем изначальную сущность»? Так как же они собирались изменить изначальную природу вещей?

Вне мыслей и рассуждений

Как-то один человек пришел к наставнику Синшань Вэйкуану и спросил:
— Обладает ли собака природой Будды?
— Обладает! — ответил наставник.
— Ну а, Вы обладаете природой Будды?
— Я не обладаю, — ответил монах.

Проведенное с пользой время

Проведя долгое время в странствиях, монах Яншань вернулся, чтобы навестить своего учителя, наставника Вэйшаня.
— Да, давно не виделись, — приветствовал его учитель Вэйшань. — Чем ты занимался все это время?
— Я вспахал клочок земли и посадил туда семя, — ответил Яншань.
— Судя по всему, ты время впустую не тратил, — одобрил учитель.
— Учитель, а чем Вы были заняты? — поинтересовался Яншань.
— Днем — ел, ночью — спал! — прямо ответил Вэйшань.
— О, у Вас, Учитель, все это время тоже не было ни одной свободной минуты! — с почтением произнёс Яншань.

Созерцание при ясной луне

Стояла тихая ночь середины осени. Два чаньских наставника Цзинцэнь и Яншань вместе любовались луной.
— Каждый человек обладает этим, но не все могут это использовать, — заметил Яншань.
— Прежде надо еще научиться использовать свое «я», — добавил Цзинцэнь.

Как вытащить гуся из кувшина

Чиновник Лу Сюань однажды спросил монаха Наньцюаня:
— Когда-то давно люди, откармливавшие гуся, посадили его в кувшин. Постепенно гусь подрос — да так, что его не смогли оттуда вытащить. Если бы это произошло сегодня, как бы вы, наставник, вытащили птицу оттуда, не разбив кувшина и не повредив гуся?
— Эй, господин! — окликнул его Наньцюань.
Лу Сюань тотчас откликнулся.
Наньцюань улыбнулся: «Выходите!»

***
«Бери решительно, оставляй без сожалений», — важнейший принцип Чань.
Всегда бери, когда нужно взять, всегда оставляй, когда нужно оставить.

   Кто связал тебя?

Как-то раз, юноша Даосинь пришел к Сэнцаню за советом:
— Наставник, как освободиться от страстей и заблуждений?
— Кто связал тебя?
— Никто не связывал меня, — постояв минуту молча, ответил Даосинь.
— Тогда о каком же освобождении ты просишь? — спросил наставник.
   
Где же Путь?

О дин монах спросил наставника Вэйкуаня:
— Где Путь-Дао?
— Прямо перед тобой, — ответил Вэй-куань.
— А почему я его не вижу?
— Ты обладаешь «я», а поэтому тебе его и не увидеть.
— Раз уж из-за того, что обладаю «я», я не вижу Путь, то ты-то видишь его? — спросил монах.
— Вот из-за того, что ты обладаешь и «я» и «ты», тебе точно никогда его не узреть! — сказал Вэйкуань.
Монах решил поставить вопрос по-другому:
— А если не будет ни «я», ни «ты», то можно будет узреть его?
— Если не будет ни

Разговор о буддизме за чаем

— Все люди обладают этим, но почему это не выразить словами? — Именно потому, что они обладают этим, это и не выразить словами, — ответил монах.
— Если так, то почему же ты, мой друг, об этом сейчас говоришь? — снова задал вопрос Пан.
— Нельзя все время об этом не говорить!

Чань может показаться очень сложным, при этом будучи очень простым. Чань может показаться и очень простым, оказавшись на деле очень сложным. Тот, кто понимает это, — тот понимает, кто не понимает, — тот уже не поймет.

Чань одного пальца

Показать один или много пальцев — в чаньской практике имеет одинаковое значение.
Главный смысл одного поднятого пальца — непосредственно указать обучающемуся на глубинный духовный смысл. Избавившись от пустых иллюзий и взирая изнутри на все происходящее, сможешь в конце концов уловить смысл этого.
Вот и мы, если научимся слушать в любой момент, взирать на любое место и постоянно слушать, в конце концов, чем будем отличаться от чаньских последователей?

Чань отрубленного пальца

...Ученик хотел, было по привычке, снова поднять палец, но, увидев, что он отрублен, тут же прозрел. 

Дружба с тиграми и барсами

Если в сердце есть хоть капля добра, то вполне можно подружиться и с тиграми, и с барсами. Ну а что же надо иметь в сердце, чтобы дружить с людьми?

Чай вне размышлений

«Пить чай вне всяких состояний так же естественно, как то, что ива зелена, а цветы красны».
Чай «со вкусом Чань» — это чистый обычный чай, чай без каких-либо состояний души.
Чаепитие вне какого-то конкретного душевного состояния — это всеобъемлющее явление, как и зеленый цвет ивы и красный цвет цветов, и за пределами этого нет никакого иного мира. Попивая чай вне всякого состояния души, почувствуешь истинный вкус просветления. Не веришь — попробуй-ка чашечку чая!

Искать огонь в печи

«Твое сердце и буддийское учение изначально и есть одно и то же. Теперь же тебе следует хорошенько оберегать это».
...То, что в печи изначально есть огонь, символизирует: в нас изначально в сокрытом виде есть природа Будды, лишь надо смотреть, проявлена ли она. Наставник при помощи поиска огня в печи наставил Гуйшань Линью в том, чтобы постичь свой истинный лик. Когда суть Чань становится очевидной, а состояние духа — абсолютно ясным, то состояние просветления оказывается подобным отсутствию просветления, лишь надо смотреть на точный момент и благоприятные причины.