Историки определяют катаров как «религиозный орден кающихся монахов и монахинь, следующих правилам апостольской жизни» (А.Бренон), и они правы. Что же представляли собой правила, определявшие жизнь этого ордена?
Для верного понимания вопроса сразу необходимо отвлечься от перечисления ритуальных особенностей религии катаров. Да, верующий должен был следовать определенным ритуалам и нормам: принимать догматы религии, участвовать в таинствах и совместных молитвах, знать «символ веры», ритуально приветствовать представителей клира. Но все это – внешние проявления религии. Мы говорим о них как о производных, а не определяющих.
«Обеты нужны для несовершенных, чтобы сдерживать их страстные порывы. Совершенные же не нуждаются ни в каких регламентах и сковывающих правилах. Их внешние узы развязаны сладчайшими узами духовной любви...» (блаж. Иоанн)
Что же являлось определяющим в жизненной позиции катара?
Прежде всего (и на это в первую очередь указывают все свидетельства) это был обет безусловного девства. Однако катары понимали девство не так примитивно и вульгарно, как католики. Для римских ортодоксов девство заключалось лишь в целибате – отказе от половой жизни. Можно сказать, что католики вообще были зациклены на сексуальности (в отличие от катаров) – зациклены, впрочем, совершенно бесплодно.
Катары понимали девство весьма широко, как универсальный образ жизни, позволяющий реализовать божественный потенциал человека даже находясь в этом мире. Для этого, учили они, Бог дарует необходимые средства – в первую очередь таинство Консоламентума (утешения).
Девство не в отсутствии сексуального соития как таковом. Оно – в полной перемене внутреннего состава, в телесном изменении. Одухотворенная плоть прекращает быть орудием дьявола и уже не порабощает душу – предстоит лишь сбросить ее оболочку при переходе в Божественный мир, чтобы продолжить жизнь в иных, небесных телах. Эти тела в «свернутом» виде присутствуют в человеке – необходимо развивать и питать их.
Катарское девство предполагало полное воздержание от всего, что способно «оплотнять», «оземленять» духовный состав. В первую очередь это, конечно, касается плотского акта – специально созданного дьяволом при грехопадении Адама и Евы и привязанного к функции продолжения рода. Плотское соитие (и даже все связанное с ним: желания, движения организма и работа его внутренних желез) катастрофически ослабляет проявленность духовных тел. Так же вредна любая пища животного происхождения (мясо, рыба и продукты, происходящие от совокупления: молоко, яйца, масло, сыр) – она умножает плотской состав. Вообще, материальное питание следует ограничивать – замещая его питанием духовным, получаемым от Духа Святого в Консоламентуме.
Те же аскетические правила касались более тонких материй. Плотского не только нужно не употреблять – его нужно и не желать. Тем самым отсекаются все неизбежные для земного человека беды: корысть, зависть, ревность, чувство неудовлетворенности, сексуальное влечение, страх, жажда власти… Все это преходяще и лишь привязывает человека к порядку мира. Катары жили в системе желаний и стремлений не менее интенсивных, но гораздо более высокого порядка.
Не секрет, что человек в момент душевного подъема способен долгое время, не испытывая ущерба, обходиться без пищи. В это время он не думает ни о чем бренном. Обостряется его восприятие, усиливаются мыслительные способности; он становится «летуч», легок на подъем, не подвержен болезням.
Так, говорили катары, проявляется духовное существо в человеке. И разработали целую школу культивирования таких проявлений.
В ней не было ничего суггестивного и нездорового, вроде эмоциональной экзальтации религиозных фанатиков или наркотического опьянения средневековых арабских «гашишинов». Отказ от питания «плотью» в религии катаров активировал таинственные каналы, по которым в человека вливалась божественная энергетика. Состав человека очищался и обновлялся – и в таинстве Консоламентума к нему приходил Божественный Возлюбленный. Наступало экстатическое сочетание. Душа принимала в себя Божество.
Собственно, катарский аскетизм в сути своей являлся даже не аскетизмом, а особого рода мистическим эротизмом. Но поскольку этот превосходный любовный экстаз способен родиться только в очищенном, одухотворенном существе, катарские Совершенные прибегали к определенной внешней аскезе.
Так что, вопреки расхожему мнению, в катарской системе ценностей брак не был абсолютным злом. Но они признавали иной брак – не с этой низкой грубой и временной плотью, а с вечным Божеством. В этом суть катарского целомудрия.
Парадоксальным следствием такого «ухода» был своеобразный «возврат». Познав безграничную, переполняющую экстатическую любовь Бога Любви, Творца вселенной, Совершенный исполнялся такой же любви ко всему творению. Дьявол отныне как бы игнорировался. Святой смотрел «сквозь» сотканное «князем века сего» грязное покрывало, видя мир и людей в изначально присущем им небесном совершенстве. Узы иной, чистейшей любви пронизывали теперь его и все мироздание.
Однажды став к ней причастным, уже не хотелось возвращаться к прежним стереотипам, по которым жил «профанный мир».
Соответственно понималась и тема покаяния. Катаров называют «орденом кающихся христиан». Это означает не бесконечное раскаяние в одних и тех же грехах при постоянном их повторении, как у католиков. Катарское покаяние – великолепное позитивное устремление, жажда раскрыться на универсально более высоком уровне, нежели ограниченные возможности земного существования. Необходимые в таком случае жертвы приносятся достаточно легко и тут же вознаграждаются.
Так в катарстве буквально осуществилась аскетическая победа, которой тягостно и безрезультатно пытались добиться католические монахи. Тайна заключалась в том, что катарский Совершенный был не только и не столько тем, кто «нашел в себе силы навсегда отречься от того, что любил раньше», сколько тем, кто реально приобрел очевидно больше, чем могла дать самая насыщенная прежняя жизнь.
Согласитесь, это качественно иной уровень мотивации.
Мы видим, что репутация «доступного христианства», которой пользовалась религия катаров, имела более чем серьезные основания. Окружающие видели в лице Совершенных реализованный идеал и понимали, что и им самим открыт этот путь.
С другой стороны, и Совершенный, взирая на «кредентов» (более слабых верующих собратьев, пока не решившихся принести обеты), относился к ним безо всякого отчуждения, высокомерия и превосходства, свойственных католическому монашеству – «элите» римской религиозности. Слабость братьев по вере ничем не могла повредить ему – потому и не было нужды в отчуждении. А высокомерие исключалось по другой причине: опытно зная осуществимость духовного пути и могущество Консоламентума (помощи Святого Духа), катар был в силах снисходительно и милосердно смотреть на несовершенство окружающих. Просто, может быть, еще не пришло их время. В этом нет ничего фатального. Общение с Совершенным, само его присутствие, аура святости, окружающая его, и мягкие способы духовного наставничества, практикуемые катарами, незаметно приблизят это время.
Подобный подход полностью оправдывал себя. Без всякого морализаторства, одним лишь личным примером Совершенные наполняли мирян энтузиазмом и вдохновляли на духовную жизнь. Историки приводят массу примеров, когда молодые люди, глядя на своих старших родственников-катаров, вступали в монашескую общину, отказываясь от брака и рождения детей.
Итак, снова о рождении детей. Как же все-таки быть с ним?
В катарской Церкви, как можно понять, вообще не было принято насильственно навязывать аскетический образ жизни. Те, кто не хотел приносить обеты (как и те, кто приносил их, а потом оставлял общину, не выдержав суровых условий жизни Совершенных) не подвергались никаким санкциям. Характерная для католического мира сегрегация (монахи – элита, миряне – люди «второго сорта») среди катаров также отсутствовала. Человек был вправе сам определять, духовный или светский образ жизни ему вести. Резко негативно отзываясь о дьяволе и сотворенной им плоти, Катары весьма терпимо и по-доброму относились к людям, живущим в этой плоти. Душа божественна и совершенна, и рано или поздно она все равно придет к совершенству.
Для катаров, собственно, не существовало перспективы ада и вечных загробных мук, столь беспросветно ужасавшей католиков. Для них вопрос стоял так: познать божественное совершенство и любовь раньше, уже в этой жизни (такие, безусловно, счастливы и блаженны) или позже – за гробом или в ином воплощении. Такие обрекают себя на долгое существование вне блаженства Жениха, без необходимости откладывают вхождение в брачные сады Песни песней. О них сокрушались, их жалели, но не порицали.
«Следует ли осуждать простых людей, «кредентов», скованных плотскими узами? Им трудно вырваться из когтей дьявола, – говорили Совершенные. – Однако хорошо уже то, что они верят в Бога любви и хотя бы желают стремиться к нему, ожидают Его совершенства, мечтают о нем. Они гораздо счастливее профанов, которые даже такой мечты не знают, с головой погрязнув в земном копошении. Дух Святой бесконечно могуществен, и даже одно-единственное таинство Консоламентума может полностью преобразить человека для божественной жизни».
С этим связано особое таинство катаров – наложение рук, которое многие миряне принимали на смертном одре. В этом таинстве, верили катары, через руки Совершенного нисходит Дух Святой, и человек полностью обновляется. Закрываются истлевшие страницы прежней греховной жизни. Душа на пороге перехода в вечность становится чистой, чтобы начать божественное бытие с чистого листа.
Все это создавало уникальные условия, когда монашеские идеалы, соседствуя с обычной мирской жизнью, не подавляли и не запрещали ее. Напротив, эти идеалы парадоксальным образом одухотворяли светское общество. Нет, мы не имеем в виду открытое признание святости брака, как у католиков. Катары смеялись над римским обрядом венчания. Но к самому факту семейной жизни они относились… как бы это точнее выразить… относились никак.
Для позиции катаров в этом отношении не существует односложного определения. Они не благословляли супружеские отношения, но и не порицали их. Вероучение катаров утверждает, что деторождение – дьявольская уловка, умножающая число «ангелов, ввергнутых в темницу плоти». Но на практике никто не запрещал молодым людям жениться и не разрушал уже сложившихся семей. Как было показано выше, родственнические узы даже укреплялись с принятием катарской религии, приобретая новое измерение и новые эмоциональные краски.
В целом, существование семьи в катарской Церкви можно описать так. Молодые люди, чувствующие взаимную любовь и влечение, могли сочетаться между собой. Следовало супружество и (часто многочисленные) дети. Вырастив и воспитав их, супруги со спокойной душой обращались к спасению своей души. Один из них (а чаще оба) приносили обеты, давая друг другу «разрешение» от супружеского долга, и вступали в общину, становясь Добрыми Людьми (а со временем и Совершенными). При этом связь с детьми не разрывалась. Те были свободны сами решать свою судьбу. Кто-то оставался в миру, создавая новые семьи. Многие, следуя примеру родителей, становились монахами. Возникала поразительная общность духовных и мирян: монахи часто жили в гуще людей, иногда в одном доме. Но это не создавало никаких проблем ни для тех, ни для других.
Даже самое сильное распространение катаризма никогда не ставило под угрозу демографическую ситуацию, утверждают историки.
Говоря о влиянии катарской религии девственной любви на семью и общество, невозможно не упомянуть о потрясающем феномене – институте «духовного брака». Этот феномен отразил очень интимный момент духовной жизни человека. Традиционные религии почти не имеют представления о нем, но он приобретает весьма актуальное звучание в наше время.
Сегодня многие гетеро- и гомосексуальные супруги скажут вам, что в их отношениях сексуальность далеко не всегда играет ведущую роль. Гораздо важнее – чувство духовной и эмоциональной близости, на которой и строится брак. Близость сексуальная служит лишь неким отражением, плотским суррогатом этого чувства. Более того, часто сексуальная сфера становится началом, разъедающим гармонию отношений между супругами.
Сексуальность, если рассматривать ее со спиритуальных позиций, не что иное как «оземлененный» вариант присущего человеку эротизма. Эротизм – по исходной природе своей возвышенное чувство. Это потенциал любви, находящий выражение в том наслаждении, какое испытывает любящий от сознания бытия своего возлюбленного, от созерцания его, от его присутствия и близости с ним.
Катаризм, как мы отметили выше, не отвергал эротизма. Более того, эта религия божественной любви доводила учение об эросе до его логического завершения. Поскольку человек – божественное существо, то и эротическая сфера требует одухотворения. Наивысшее блаженство заключается в божественном эросе, в доходящем до самых сокровенных, интимных глубин сочетании с Богом-Женихом. Как ни странно, это сводит на нет всю сексуальность. Обычное половое влечение и животный оргазм перед лицом чистоты божественной сферы – жалкая и грубая имитация, подобно тому как алкогольное опьянение – дешевая и небезвредная имитация естественного эмоционального подъема.
Основное устремление катаров было, конечно, направлено на сочетание с «нашим Всевышним» – Богом любви. Но это устремление не заставляло игнорировать окружающих ближних. Напротив, часто между духовными возникала особая близость. Эманация божественного эроса связывала между собой не только человека и Бога, но и человека и человека.
Так возникала уникальная связь, которую историки называют «ритуальным партнерством». Название не сказать чтобы точное – «ритуального» в таком партнерстве ничего нет. Это отношения особой любви и преданности перед лицом Всевышнего. Узы сокровенной, интимной и девственной духовно-эмоциональной близости – брак в самом высоком смысле этого слова.
Катары поощряли подобные отношения между подвижниками одного пола. По-окситански такие «компаньоны» назывались socis (духовные братья) и socias (сестры). Ничего гомосексуального в этом не было. Это был, можно сказать, образец абсолютно чистого единения – и любовь, и дружба, и родство вместе. Некоторым даже обычным людям в наше время известно состояние такой дружбы, когда твой друг в известном смысле тебе ближе тебя самого. Такие отношения – редкий идеал. Каждый хотел бы иметь такого друга. Каждый супруг хотел бы иметь такого супруга. Каждый ребенок мечтал бы, чтобы его родитель соответствовал подобному идеалу, а родители едва осмеливаются питать такие мечты о своих детях.
Об этих узах написаны романы и поэмы, хотя мало кто может похвастаться, что познал их. Среди катаров же они были обычным делом. Религия любви даже обыкновенным человеческим отношениям придавала этот универсальный смысл, этот характер совершенного брака.
«Только тот сможет всерьез сказать «я и Христос одно», кто скажет «я и мой дорогой брат одно».
Нескончаемый потенциал любви выливался в столь же нескончаемые и неупиваемые отношения братской любви. Ближний открывался как чудесный сосуд Всевышнего - и с ним духовный брак, один из четырех (с Всевышним, с ближним, с человечеством, с творением).
Из четырех наиболее доступный – с ближним. В нем же, впрочем, и Творец, человечество и все творение.
Братья не нуждались в том, чтобы служить друг другу: совершенные не нуждаются в помощи. Служили они другим, сходя с горы и переносясь по воздухам. Побратимы служили друг другу великим утешением. Здесь они упокоялись, сорастворялись. Ближний был небом, лоном...
Какие же на высотах одухотворения Христова рождаются любовные и братские узы! Девственны они и совершенны.
Не было нужды клясться в верности, приносить особые обеты, быть испытанными... Братство раскрывалось как начертаемая книга агапической любви.
Чистота тяготеет к чистоте. Чистый от чистого не оскверняется, чистота в их братстве умножается… Брат, сестра рядом. Как четки в руках перебираешь их имена. Каждому - прикосновение Всевышнего, круглосуточный поцелуй мира, поцелуй девственной любви.
Красовались девы в любви. И открывалось им, сколь высоки и совершенны отношения между человеками. Как изменяются они по мере одухотворения душ! И как несчастны бедные смертные, набрасывая на ближних пыльные проекции своих подсознательных пиявок и призраки родового прошлого, ища в ближнем подтверждение истинности своего пути и в конечном счете пользуясь им, вампиризируя…» (блаж. Иоанн)
Здесь еще одна тайна того, почему целомудрие в религии катаров было столь легко достижимо, столь распространено и плодотворно. Человек, ведущий эмоционально-насыщенную, богатую событиями и полноценным общением жизнь, вряд ли обратится к наркотикам и алкоголю. Точно так же тот, кто познал радость катарского чистого общения, сокровенную дружбу, имеющий ближнего, который тебе ближе тебя самого, почувствовавший блаженство духовного брачного сочетания с Богом и людьми, уже не прельстится вульгарным сексом. Для божественно-духовной человеческой природы куда более важна сфера вечности, дающая такие дары.
Думаю, именно это стремление единственно и владеет человеком. То, как оно обычно выражается в этом бедном на возможности материальном плане, лишь несчастное проявление ущербности нашего ограниченного мира. Все новые и новые юноши и девушки, ищущие счастья в сексе, ищущие новизны в гомосексуальных контактах, ищущие забвения и кайфа в алкоголе и наркотиках, на самом деле ищут как-то выразить эту потребность в абсолютном родстве, абсолютном экстатическом блаженстве. В верности, которая никогда не предаст. В любви, которая нуждается только в тебе, и которая открывает тебе весь мир, и которая НИКОГДА не кончится. В вечной жизни, которая брызгала бы яркими красками и обещала безграничные возможности.
К этой вечности еще при жизни прикасались первые христиане – и потому ни во что не ставили ни угрозы языческих палачей, ни искушения языческого мира. Эту вечность еще при жизни опытно знали катары – и потому стали уникальным обществом, высокая духовность которого была не во вред, а на пользу окружающему миру, пусть даже и «профанному».
