Правда о «православном народе»
Хотите узнать правду про «богобоязненный» русский народ, «обожавший своего царя и его верных слуг — божьих пастырей из РПЦ»? Нам тут с утра и до вечера Патриарх Кирилл (в миру гражданин Гундяев) с компанией рассказывают про «поголовную православную духовность» российских рабочих и крестьян по времена царского самодержавия.
Давайте же посмотрим, какой она была на самом деле. Причем глядеть будем не у большевиков, дабы не вызывать упреков в «одиозной советской пропаганде», а у их непримиримых классовых противников — самых что ни на есть верноподданных слуг российского монарха — священнослужителей, ученых Российской Империи, белогвардейцев, а также у современных российских буржуазных исследователей.
Вот кое-какие сведения из церковных донесений XIX-XX вв.
Согласно им, в XIX веке удельный вес прихожан, не исполнявших Святых Тайн, составлял около 10%, а к концу столетия — 17,5%.
По Отчету по Пензенской епархии за 1877 г. регулярное принятие Святых Таинств составляет 57,7%. И далее там же изумительное по своей честности признание: «Многие из молодежи не исповедуются… только старики и старухи ходят в храм, а 6-15 лет совсем не ходят, дескать, еще успеют намолиться… Страшное нерадение в исполнении Св. Таинств».
В рапорте уездного исправника 1902 г. читаем: «Появление прокламаций произвело сильное впечатление… К этому присоединилось еще недовольство и враждебное отношение к местному духовенству за усиленные поборы за требоисправление и притеснения по совершению браков и т.п. Вследствие этого духовенство потеряло свое влияние на прихожан». (Гос.архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 7333)
«Совершались поджоги и грабежи домов приходских священников». (ГАПО. Ф.5. Оп. 1. Д. 7421)
В Отчете о состоянии Тамбовской епархии за 1906 г.: «Доброхотные даяния деньгами и ругою от прихожан сократились и уменьшились против обычного почти наполовину, а в некоторых местах и более».
А вот свидетельство Епископа Саратовского и Царицынского Гермогена: «…во многих приходах встречаются и такие, которые оказывают почтение и уважение своему духовенству только по наружности, а в душе своей… имеют к нему нерасположенность и даже затаенную вражду».
Может, этот Епископ врёт и клевещет на православных и боголюбивых граждан Российской Империи?
Читаем у другого церковного сановника — Епископа Тамбовского и Шацкого Иннокентия: «Молодежь не связывает себя никакими обрядами, нерадива к главным христианским обязанностям. На вечерних и ночных собраниях молодежи… осуждаются и осмеиваются все гражданские и религиозные установления, проповедуется к власти гражданской и духовной пренебрежение».
А вот еще одно донесение — священника Сызранского уезда: «Неурожайные годы очень печально отразились на религиозной жизни крестьян; крестьянин и в храм не ходит, и молебнов не служит, и умерших родственников забыл, а оттого церковь страдает в материальном отношении, не говоря уже о скудном содержании притча». (1908, ГАПО. Ф. 368. Оп. 1. Д. 6)
Митрополит Антоний (Храповицкий), впоследствии после Гражданской войны — первый председатель Архиерейского синода Русской Православной Церкви заграницей, пишет о результатах ревизий духовных семинарий в 1907 году:
«Все, что я написал о Киевской академии, знаю от верных свидетелей, как и то, что учащиеся в академиях попы целыми месяцами не ходят в церковь, а штатских студентов во всех академиях на воскресных обеднях бывает 7-10 человек. Попы едят перед служением колбасу с водкой демонстративно, гурьбами ходят в публичные дома, так что, например, в Казани один из таковых известен всем извозчикам под названием «поповский б.» и так их и называют вслух. В Казанской вдовые попы пригласили весной 1907 г. женатых с женами; один вдовец начал целовать и мять чужую попадью, получил от мужа по морде, дал сдачи, тот снова, и пошла поповская драка с десятками участников, на полу остались клочья волос, кровь и зубы, а затем студенты объявили попам выговор за поведение, закончив его стихами, коих последняя строфа:
Вперед наука, иереи!
К чужим женам не приставайте,
Поменьше пейте, будьте скромны,
И церковь чаще посещайте!
Когда благоразумные студенты возражают попам на сходке: «это несогласно с основными догматами Христианской веры», то им отвечают: «я догматов не признаю». И вот толпы таких звероподобных экземпляров наполняют наши школы»»
Это свидетельства самих священнослужителей самодержавной России. Теперь посмотрим, что по этому вопросу говорят представители одного из господствующих в Российской империи класса — буржуазии.
Из книги лидера кадетов, министра иностранных дел Временного правительства в 1917 году П.Н.Милюкова «История русской нации»:
«Что тебя привело в чин священнический, – спрашивает св. Дмитрий Ростовский типичного священника своего времени (начало XVIII в.), – то ли, дабы спасти себя и других? Вовсе нет, – а чтобы прокормить жену, детей и домашних».
«…Духовенство находилось в пренебрежении у дворянства, как «подлый род людей»; оно создало себе репутацию мздоимцев в крестьянской среде.»
«Когда в 60-х г.г. правительство сочло нужным выяснить, отчего растёт раскол и сектанство и обратилось к губернаторам, — оно получило от нескольких из них самое неутешительное описание нравов провинциального духовенства. Так, архангельский губернатор С.П.Гагарин отвечал: «Духовенство наше необразованно, грубо, необеспеченно и в то же время происхождением своим и образом жизни резко выделяется от народа, не оказывая на него ни малейшего влияния. Все обязанности священника замыкаются в узком формализме. Он механически служит обедню, заутреню, молебен, панихиду, так же механически исполнит требу, возьмёт из рук в руки деньги – и затем все пастырские обязанности служения окончены. Нижегородский губернатор: «Может ли народ смотреть на духовенство с уважением, может ли не увлекаться в раскол, когда то и дело слышно, как один священник, исповедуя умирающего, похитил у него из-под подушки деньги, другого – народ вытащил из непотребного дома, третий – окрестил собаку, четвёртого – во время богослужения дьякон вытащил за волосы из церковных дверей? Может ли народ уважать священников, которые не выходят из кабака, пишут кляузные просьбы, дерутся крестом, бранятся скверными словами в алтаре?»».
Вектор ясен, верно? Что-то явно не то нам рассказывают наши нынешние радетели за православную веру — либо присочинили чего, либо так «любят» свою родную страну Россию, что ее историю и знать не желают.
Замечательная информация по данной теме имеется в статье современных российских ученых, которые вообще-то совсем не марксисты и не коммунисты, а даже наоборот — работники научного фронта, который, как и все остальные сферы общественного бытия при капитализме, никак не может быть в стороне от интересов господствующего в обществе класса — буржуазии. Однако авторы вышеупомянутой статьи оказались работники честные, неспособные, как, к примеру, российские журналисты и буржуазные пропагандисты, глядя на черное, говорить, что это белое.
Статья называется «Отношение к духовенству сословий и социальных групп Российской Империи (начало XX в.)»[1]. Написана она д.ф.н, ведущим научным сотрудником Центра цивилизационных и региональных исследований Института Африки РАН Л.А. Андреевой и д.ф.н., профессором Академии труда и социальных отношений Е.С. Элбакян. Не последние люди в российской науке, верно? Так вот они с высоты своего научного авторитета полностью разоблачают выдумки гундяевцев и той части российских буржуазных пропагандистов, которые усиленно стараются сейчас убедить всех нас в том, чего никогда не существовало в исторической действительности. Два доктора философских наук, опираясь на свидетельства конца XIX — начала XX века, полностью развенчивают миф о «богобоязненном и боголюбивом русском народе».
Вот кое-какая информация из этой статьи.
Несмотря на прирост населения и массовое строительство новых храмов, за период с 1867 по 1891 г. число желающих обучаться в духовных учебных заведениях сократилось с 53,5 тыс. до 49,9 тыс. человек. В духовных училищах наблюдался громадный отток слушателей, что стало особенно заметно в начале 1870-х гг. (Отечественная Церковь по статистическим данным с 1840 — 41 по 1890 — 91. СПб., 1897.) О низком уровне престижа служителей государственного культа красноречиво свидетельствуют следующие факты: в 1863 г. студентам духовных семинарий разрешили поступать в университеты, и уже к 1875 г. среди студентов университетов страны 46% составляли бывшие семинаристы. В связи с чем, через 4 года, в 1879 г., обеспокоенное церковное ведомство добилось отмены этого разрешения. (Русское православие, 1897, с. 168).
Царский генерал от инфантерии Николай Епанчин в своих мемуарах, написанных впоследствии в эмиграции, констатировал, что отношение дворянства к духовенству было немногим лучше отношения к «подлому народу»: «Оно нас крестило, венчало и напутствовало на тот свет, а на него смотрели как на нечто низшее… Правда, в значительном числе оно было малообразованно, даже в церковно-богословском отношении, оно не имело не то что светских, а почти никаких манер… Что касается до образования общего и богословского, то много раз приходилось слышать мнение, что священникам вовсе не нужно такое обширное образование, что апостолы были простые рыбаки и пр. Влияние на паству такого недостаточно подготовленного духовенства, конечно, не могло быть глубоким, и не этим ли объясняются такие поговорки, как «У попов завидущие глаза», и другие; не этим ли объясняется та легкость, с которой отошли крестьяне от церкви во время смуты 1917 г.» (Епанчин Н. А. На службе трех императоров. Воспоминания. М., 1996.)
Не удивительно, что так глубоко презирая духовенство, «дворянство, за исключением редчайших случаев, никогда не избирало для себя духовной карьеры.» Но нас интересует не столько отношение российского дворянства к Православию, сколько отношение к РПЦ и православной вере ее трудового народа — крестьян, составлявших подавляющую массу населения России — 85%, и рабочих — нового передового и растущего общественного класса общества. Ведь нас убеждают в том, что народ в Православии и его жрецах — попах и священниках души не чаял. И тут мы узнаем удивительные вещи, крайне далекие от утверждений наших российских буржуазных пропагандистов-гундяевцев.
Уже первая русская революция 1905 — 1907 гг. наглядно показала, как относятся российские крестьяне у духовенству: «с февраля 1905 г. по май 1906 г. в Российской империи 31 священник был убит, а 12 церквей и 2 монастыря полностью разгромлены» (Малиновский И. А. Кровавая месть и смертная казнь. Т. 2. Приложение. Томск, 1909.). Представители духовенства на страницах церковных периодических изданий так характеризовали настрой паствы: «Духовенству нашему даже среди благочестивых и прежде смиренно покорных крестьян весьма нелегко живется. Там священнику не хотят совершенно платить за требы, тут оскорбляют его всячески. Тут приходится закрывать церковь и причт переводить в другой приход, потому что крестьяне решительно отказались содержать свой причт; есть еще прискорбные факты — это случаи убийств, сожжения священников, случаи различных грубых издевательств над ними». (Журнал «Христианин». 1907. N 1.)
Из донесения Костромской епархии видно, что духовенство воспринималось крестьянами как составная часть эксплуататорского класса и было распространено мнение о «богатстве и корыстолюбии духовенства, о союзе его с людьми знатными и богатыми с целью удержать бедный и трудящийся класс населения в невежестве, угнетении и нищете, а потому слушать священников не нужно… Духовенство — воры, обкрадывающие народ так, как никакие воры и разбойники. Они прежде всего лгут, выдумывают, что есть души, что будет по смерти суд, что нужно поститься, поминать родителей и прочее. Это они говорят для дохода своего. Они обирают народ и вещественно: за все подай деньги. Да разве таинства продаются? Апостолы ничего не брали. Попы обязаны все даром делать и довольствоваться тем, что дадут, а не дадут — не претендовать». (Персиц М. М. Атеизм русского рабочего (1870 — 1905). М., 1965.)
Негативное отношение к духовенству со стороны крестьянства имело вполне материальные коренные причины, одной из которых был, в частности, нерешенный вопрос о церковно-монастырском землевладении. Многие крестьянские сходы в годы первой русской революции принимали решения о конфискации церковных земель. Крестьянские выступления против священников были прежде всего не выступлениями против веры, а выступлениями против землевладельцев. Причем частенько крестьяне не ограничивались декларациями, а переходили к активным действиям — например, к самозахвату церковных земель (а их у РПЦ было немало!).
Так, например, скопинский исправник Рязанской губернии доносил о самовольной запашке крестьянами церковной земли в 1907 г.: «За последнее время отношения причта с крестьянами сильно обострились на почве высоких поборов при совершении разного рода треб и таинств; так, например, были случаи, когда за недоплату нескольких копеек покойник оставался не погребенным около суток после того, как был перенесен в церковь. А также не венчались свадьбы вследствие недоплаты суммы, назначенной священникам. Но что более всего озлобило крестьян — это такса, установленная нынешним постом за исповедь по 12 копеек с души; были случаи, когда крестьянин, не доплативший 3 — 4 коп., не допускался до исповеди и тут же на глазах других отсылался священником обратно. Под впечатлением этого 8 апреля, вышедши из храма, крестьяне единогласно постановили старую усадебную землю причта засеять самим».
Очень примечательное свидетельство. Говорящее об очень многом. Давайте посмотрим, 12 копеек за исповедь — это много или мало? Нам, напрочь отвыкшим от копеек и исчисляющим свои зарплаты в тысячах рублей, кажется сейчас, что это ничтожно мало и тут вообще не о чем говорить. Однако уровень цен тогда был совсем иным. 12 копеек это были немалые деньги, тем более что исповедоваться в большой семье приходилось не одному человеку, а всем, кто был старше 6 лет.
Что значили тогда эти деньги для крестьянина, становится понятно, читая Льва Толстого, который сообщал, в частности, что дневной заработок деревенского батрака составлял 10-15 копеек. Он же рассказал в одном из своих произведений, как однажды в целой деревне из 10-ти дворов не смогли собрать и одного рубля[2]. Получается, что если в семье исповедоваться раз в неделю требовалось пятерым (крестьянские семьи тогда были многодетными), то отец семьи должен был работать уже исключительно на прокорм попов. А на что, простите, семью содержать?
Негативное отношение крестьян к духовенству имело еще одну вполне материальную, а значит и глубоко классовую причину — церковь полностью поддерживала помещичье и удельное землевладение, т.е. те самые феодальные отношения, при которых русское крестьянство веками не вылезало из голодовок. В частности, в годы первой русской революции духовенство опубликовало множество воззваний и брошюр в защиту помещичьего землевладения. В 1905 г. Синод неоднократно давал указания духовенству «вразумлять крестьян не посягать на частную собственность», чем совершенно закономерно только подлил масла в огонь, добавив отвращения к Православию вообще, ибо российское крестьянство, не имея возможности прокормиться на своих крохотных наделах, просто задыхалось без земли.
Однако, как утверждают Андреева и Элбакян, ведущим мотивом антиклерикальных выступлений крестьян стали поборы духовенства. Этот мотив прослеживается практически повсеместно. Например, крестьяне Нижегородской губернии на сходе заявляли: «Священники только и живут поборами, берут… яйцами, шерстью и норовят как бы почаще с молебнами походить, и деньгами: умер — деньги, родился — деньги, исповедовался — деньги, женился — деньги, берет не сколько даешь, а сколько ему вздумается. А случается год голодный, он не станет ждать до хорошего года, а подавай ему последнее, а у самого 36 десятин (вместе с причтом) земли… Выходит, что все эти люди живут за наш счет и на нашей же шее, а нам от них толку никакого» (Революция 1905 — 1907 гг. в России. Документы и материалы. Второй период революции. 1906 — 1907 гг. М., 1957. Ч.1.)
Корреспондент Вольного экономического общества сообщал из Смоленской губернии, что с 1907 г. «началось заметное движение против духовенства. Крестьяне стали составлять приговор о понижении таксы, например, за молебен вместо 25 коп. — 15 коп., при этом по деревням выбирались «понятые» (по 2 от деревни) с целью следить, чтобы крестьяне не давали за молебен более 15 коп., а при нарушении полагался штраф 3 рубля» (Аграрное движение в России в 1905 — 1906 гг. Ч. 1. СПб., 1908.)
Очень интересные свидетельства об отношении русского крестьянства к духовенству содержатся в брошюрах двух священников — В. Рюминского и М. Левитова, изданных в годы первой русской революции.
М. Левитов считал разговоры о «народе-богоносце», всецело преданном Православной церкви, не имеющими ничего общего с реальной жизнью: «Ценность набожности крестьянства оказалась сомнительной, а его добрые сыновния отношения к священнослужителям скорее иллюзией, чем фактом. Эти отношения, не приближавшиеся никогда к идеальным, в последние годы обострились до крайней степени» (Левитов М. Народ и духовенство. Казань, 1907.) Священнослужитель так описывает отношения крестьян и православных попов: «Уже целое столетие духовенство православное служит в известном отношении «притчей во языцах», вместилищем и олицетворением богатства, жадности и корыстолюбия. Известную поговорку «с живого, с мертвого дерет» духовному лицу приходится слышать с детства до могилы… Тема «жадности поповского отродья» — любимейшая крестьянами. На сходе, на вокзале, общественной бане, в поле достаточно малейшего повода, и начинаются нескончаемые толки и рассказы… Появление духового лица в вагоне, наполненном простонародьем, для нашего брата истинное несчастие… В крестьянском сознании духовный сан и деньги настолько срослись, ассоциировались, что сделались почти синонимами. Поп — это в их понятии бездонный денежный мешок, каким-то волшебством ежечасно привлекающий и всасывающий в себя деньги из неиссякаемого источника — мужицкого кармана».
И что самое интересное (умный был человек!), Левитов предрекает русскому Православию более чем печальный конец, если оно немедленно не исправится (у него, не понимающего классовой сути Церкви и религии вообще, была наивная надежда на то, что это возможно): «в случае полной революции и анархии, духовенство первое погибнет». Что, как мы знаем, и случилось впоследствии, ибо попы на сторону трудового народа в революцию не встали, а полностью поддержали свергнутые эксплуататорские классы — аристократию и буржуазию, более чем наглядно доказав, что они классовые и непримиримые враги трудящихся масс. (Полагаем, что то же самое произойдет и в самом ближайшем будущем в нашей современной контрреволюционно-буржуазной России, поскольку и в этот раз религия и ее учреждения ярко и убедительно продемонстрировали трудящимся свой откровенно антинародный и эксплуататорский характер.)
Другой священник — В. Рюминский в то же самое время (в годы первой русской революции) с горечью писал: «Как относятся русские люди к своему священнику, прихожане к своему пастырю, и рассказывать нечего. Самые непристойные рассказы сложены про «долгогривых», как называют православные люди своих священников, скверные пословицы сложены про них, — «поповские глаза завидущие, а руки поповские загребущие», говорит народ. С ними торгуются за исполнение религиозных обрядов, как торгуются на базаре за деготь, как в лавке за товар. С ними судятся, и часто годами тянутся тяжбы — непристойно сказать — прихожан с их священником, верующих с их наставником». (Рюминский В. Духовенство и народ (Церковь и государство). СПб., 1906.)
Причину неуважительного отношения к духовенству он также видел, в первую очередь, в проводимой царизмом политике: «…церковь и духовенство покрывали своим высоким званием все, что делало правительство. За долгие годы, протекшие со времен Петра Великого, не было такого преступления, совершенного правительством, которого бы не освящала церковь. Представители власти, убивая друг друга, сменяли насильственным путем престолы, терзали, мучили подданных, измывались над крестьянами, состоявшими в рабской зависимости от господ, — церковь и духовенство говорили: все это хорошо, так указывает крестьянская религия. Все долгие тяжкие годы крепостного права не раздавалось голоса с высоты митрополичьих и епископских кафедр, не говорили в проповедях с амвона сельские священники: стыдно, противно Христову учению — закрепощение одних людей другими».
Блестящее обличение истинной сущности Церкви и религии вообще, и Русской православной церкви в частности!
Безропотная покорность духовенства властям кроется, согласно В. Рюминскому, в бесчестном союзе между церковью и государством. Выход из сложившейся ситуации этот явно прогрессивно-мыслящий священник видел в том, что «…нужно разорвать, прекратить этот преступный, нечестивый союз, — освободить государство от принудительного характера веры, и освободить церковь от принуждения, которое налагает на него государство». То есть сам церковнослужитель говорил о необходимости отделения церкви от государства, ибо только это может дать вере истинную свободу. Как мы помним из истории нашей страны, именно это впоследствии и сделали большевики, освободив от государственной узды и церковь, и верующих, реализовав на практике полное право свободы совести.
С отношением крестьян к попам, полагаем, теперь все ясно. А каково было отношение к РПЦ рабочих Российской Империи?
Ничуть не лучше. Авторы статьи Андреева и Элбакян констатируют, что с начала 1890-х гг. недоверие к духовенству и уклонение от участия в религиозной жизни становятся массовыми явлениями в среде фабрично-заводских рабочих России.
В одном из старейших промышленных районов — Центральном, по данным синодальных отчетов за 1892 г., рабочие не вполне усердно посещают церковь, без достаточных оснований уклоняются от исповеди и причастия. В отчете за 1893 г. говорится уже о полном безразличии к посещению церквей, исполнению церковных обрядов и соблюдению церковных праздников. Отмечаются «неустойчивость и колебания в религиозной вере» и недостаточное уважение к духовенству.
То же самое происходит повсеместно, и особо на Урале и в Южном промышленном регионе. В отчетах уральских епархий отмечается, что заводские, а также пристанские рабочие нередко стыдятся просить у священника благословения, не считают грехом нарушить пост; среди рабочего люда «замечается какой-то религиозный индифферентизм, неустойчивость и нетвердость религиозных убеждений». Один из уральских епископов писал, что рабочие из заводских селений «относятся к пастырским убеждениям вообще с полным равнодушием, выражая при этом… нежелание даже выслушивать их». В отчете Екатиринославской епархии (Южный промышленный регион) за 1898 г. пишут: «На фабриках, рудниках и заводах… замечается полный индифферентизм к религии церкви и ее установлениям… Они относятся также безразлично и к духовным пастырям своим». (Красный архив. 1936. N 3.)
В принципе, это не удивительно. Экономическое положение рабочих на фабриках было очень тяжелым — рабочий день более 11,5 часов в сутки, заработная плата копеечная, да и ту хозяева предприятий норовили удержать всякими способами, особенно активно с помощью штрафов по любому поводу и без повода. Бытовые условия рабочих дикие, не редкость по 10-12 человек в одной 8-метровой комнате, а то и рабочих казармах. О каких-то удобствах и говорить нечего — что это такое, тогда рабочие даже не знали. И при такой тяжелой беспросветной жизни — попы, «гладкие и румяные», призывающие не роптать и не «противиться властям и хозяевам».
Совершенно естественно, что духовенство воспринималось рабочими как составная часть господствующего класса, а его проповедь как религиозное обоснование существующего несправедливого эксплуататорского строя. Как пишут Андреева и Элбакян, «справедливость и религия стали восприниматься как антагонистические сущности». Они указывают, что Л. Н. Толстой в романе «Воскресение», рассказывая о фабричном рабочем Маркеле Кондратьеве, отразил истинную правду той жизни: «К религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству. Поняв нелепость веры, в которой он вырос, и с усилием и сначала страхом, а потом с восторгом освободившись от нее, он, как бы в возмездие за тот обман, в котором держали его и его предков, не уставал ядовито и озлоблено смеяться над попами и над религиозными догматами. Он был по привычкам аскет, довольствовался самым малым и, как всякий с детства приученный к работе, с развитыми мускулами человек, легко, много и ловко мог работать всякую физическую работу, но больше всего дорожил досугом, чтобы в тюрьмах и на этапах продолжать учиться. Он теперь изучал первый том Маркса и с великой заботливостью, как большую драгоценность, хранил эту книгу в своем мешке».
Поп Гапон со своими хозяевами
Еще более ухудшила отношение рабочих к религии и попам зубатовщина — политика искусственно созданных охранной полицией РИ провокаторских рабочих организаций, задача которой была взять под контроль самодержавной власти растущее рабочее движение. Именно в рамках «полицейского социализма» возникло «Петербургское собрание русских фабрично-заводских людей» под предводительством священнослужителя Православной церкви Георгия Гапона, которая потерпела полный крах 9 января 1905 года, когда шедшие к царю с иконами и хоругвями безоружные рабочие с семьями и детьми были расстреляны перед Зимним дворцом. Причем Гапон заранее был предупрежден, что организованное им шествие к Зимнему дворцу будет расстреляно — он сам писал об этом С. Ю. Витте. (Емелях Л. И. Антиклерикальное движение крестьян в период первой русской революции. М., 1965.)
Но одно дело Гапон, можно было бы все списать на подлость конкретного человека. Хуже другое — позицию категорического осуждения демонстрации 9 января, которую занял Синод. Петербургское духовенство выступало с проповедями и беседами, оправдывая действия солдат, расстрелявших безоружную толпу, которая шла к царю с прошением, и при этом утверждалось, что выдача из церквей крестов, икон и хоругвей происходила без согласия священников — все это делали якобы революционеры, переодевшиеся в священническое платье. (Федотов Г.Л. Трагедия интеллигенции// О России и русской философской культуре. М., 1990.)
Этого рабочие уже простить РПЦ не могли. И даже среди духовенства нашлось немало таких, которым было откровенно стыдно за эту антинародную позицию РПЦ.
Из воспоминаний митрополита Вениамина (Федченкова), бывшего в ту пору студентом духовной академии: «Я, человек монархических настроений, не только не радовался этой победе правительства, но почувствовал в сердце своем рану: отец народа не мог не принять детей своих, чтобы ни случилось потом… А тут еще шли с иконам и хоругвями… Нет, нет, не так мне верилось, не так хотелось. И хотя я и после продолжал, конечно, быть лояльным царю и монархическому строю, но очарование царем упало. Говорят: кумир поверженный все же кумир. Нет, если он упал, то уже не кумир. Пала вера и в силу царя, и этого строя. Напрасно тогда генерал Трепов расклеивал по столице длинные афиши с приказами «Патронов не жалеть!». Это говорило о напуганности правительства, а еще больше — о разрыве его с народными массами, что несравненно страшнее». (Севастьянов А. Двести лет из истории русской интеллигенции // Наука и жизнь. 1991. N 3.)
Итогом событий 9 января стала не только первая русская революция, когда русский народ попытался сбросить ярмо ненавистного самодержавия, но главное — окончательная переориентация сознания рабочих, для которых с тех пор попы и РПЦ более не существовали.
Причем, судя по отчетам епископов, явление это было характерно отнюдь не только для столицы России Петербурга. В 1906 г. епископ Курский и Обоянский Питирим писал: «…то недоверие, с каким весьма часто прихожане относятся к попыткам духовенства сблизиться с пасомыми, та неприязнь, граничащая с открытой враждой, какую нередко проявляют прихожане к духовенству, свидетельствуют о том, что духовенство начинает утрачивать былую любовь и авторитет среди прихожан, легко поддающихся в то же время влиянию всяких проходимцев, именующих себя «освободителями». Блаженные времена, когда никто из прихожан не считал себя вправе предпринять что-либо без совета и благословения своего пастыря, миновали, и духовенство оказалось в положении пастыря, который идет не впереди своих овец, а гоняется за ними сзади». (Медик. Откровенное слово по поводу настроения умов современной интеллигенции // Миссионерское обозрение, 1902. №5).
Как итог, «церковь впала в «паралич» и потеряла последние остатки духовного авторитета». Как полагаете, кто это написал? Нет, не Ленин, и вообще большевики. Автор этих строк, написанных в 1905 г. — дворянин, историк, эмигрант и антисоветчик С.П. Мельгунов, активно выступавший за вооруженную борьбу против Советской России и большевизма, которого невозможно заподозрить в симпатиях к большевизму и антицерковной пропаганде. Его книга «Какъ создалась въ Россiи государственная церковь» — исключительно любопытное произведение, ясно доказывающее одно — что РПЦ в Российской Империи это что-то вроде геббельсовского министерства пропаганды, главной задаче которое являлось идейное обезоруживание масс, удержание их в повиновении классом эксплуататоров и угнетателей, интересам которого верно служило российское полицейской государство.
(С)Г.Гагина
