*   *   *

И вовсе им ничто не чуждо
  Земное, вовсе нет стены.
  Но мертвым нужно, мертвым нужно
  Гораздо больше тишины
   
  Той, что накапливают горы
  И лес, тысячествольный лес...
  Гораздо более - простора,
  Гораздо более - небес,
   
  Чем в глубину свою собрала
  Душа на смерть свою в запас.
  Все, что даем мы, им так мало!
  Им нужно больше, больше - нас!
   
  О, так неизмеримо много
  Живого духа нужно им!
  Наверно столько, сколько Богу,
  Чтоб сделать мертвого живым.

*   *   *

И тот цветок, который облетел,
  Который сник посередине лета,
  Еще так свеж, так светоносно бел,
  Еще лишь только расцветает где-то...
   
  И аромат... о, этот аромат,
  Что вдруг наплыл и растворился сразу,
  Еще его внутри себя хранят
  Те лепестки, укрытые от глаза...
   
  И, может, огнекрылый серафим
  Невидимый на нашем небосводе,
  Как луч, который здесь уже незрим,
  В иной стране вот в этот миг восходит.
   
  Так значит ты... Ну да, вот так и ты...
  Да разве ты могла совсем исчезнуть?
  Тогда б сорвалось солнце с высоты,
  И под ногами бы раскрылась бездна.
   
  Но ведь пока еще растет сосна,
  И заглянуть в мой дом береза хочет;
  И молча взгляд уходит из окна
  Куда-то вглубь, в пространство белой ночи...

*   *   *

В тот самый тихий час на свете,
  Пред тем как мир уйдет во тьму,
  Бог золотом своим пометил
  Принадлежащее Ему.
   
  И вспыхивает потаенно
  То в поле узкое жнивье,
  То ветка никнущего клена,
  То сердце тяжкое мое ...

*   *   *

Мой старый, мой любимый друг,
  Моей мансарды полукруг, -
   
  Сосны с березой переплет
  И шепот листьев: все пройдет.
   
  Стерпи, примолкни, подожди,
  Все будет где-то позади.
   
  Любая боль имеет край.
  И только это 'баю-бай',
   
  Напевы ветра и ветвей
  Останутся в душе моей.
   
  Тебе останется одно
  К ветвям ведущее окно,
   
  Сосны с березой переплет
  И шепот листьев: все пройдет...

*   *   *

Нам приготовлено спасенье
  Под этой шелестящей сенью,
  В пронзенной светом гущине,
  В сем возвышеньи, погруженъи,
  В сем беспрестанном расплетеньи
  Всех слов, сцепившихся во мне, -
  Всего, что я за жизнь узнала.
   
  Здесь начинается сначала
  Все то, что кончилось в груди -
  И жизнь и молодость и сила.
  Так ничего не уходило?
  Так все, что хоть когда-то было,
  И в самом деле впереди?
  И надо лишь - из тесных комнат
  Вот в эту тихую огромность,
  Под этот все хранящий свод!..

  О, блудные, больные дети,
  Нас с корнем вырывает ветер
  Из нас самих. Но всех нас ждет
  Так неустанно, так бессрочно,
  Так терпеливо этот отчий
  Блаженный кров...

*   *   *

О вы, весенние мои
  Неугомонные ручьи!
  Листвы новорожденной шелк
  И тайный голос тех, кто смолк,
  Кто не имеет больше слов, -
  Всех тех, чей не доходит зов,
  Чей миру незаметен взгляд,
  Хотя они глядят, глядят...
   
  Лишь вы, лишенные всего,
  Так ждете взгляда моего,
  Как будто бы для бытия
  Вам всем нужна одна лишь я.
   
  О, несмолкающая весть
  Тех неимущих; тех, кто есть
  И только.
   Без лица, без глаз,
  Без тел, живущие меж нас,
  И воздвигающие нам
  Нерукотворный этот храм.
   
  О, Господи, как он высок!
  Храм без камней и без досок
  Тот, что поставлен на крови
  И сложен из одной любви!
   
  Любовь! Любовь! Так вот что вас
  Переполняет каждый час,
  Горит и жжется в глубине
  И пробивается ко мне
  Пахучей зеленью травы! -
  Ведь это вы, ведь это вы,
  Лишенные в стране иной
  Всего, всего, кроме одной
  Любви!
   И - мой мгновенный свет -
  Моя любовь любви в ответ,
  Моя попытка эту гладь
  Небес собою поддержать...
   
  Ведь мир наш - это вновь и вновь
  Приток любви! Одна любовь!..

*   *   *

Нет, тишина не наступает
  Так просто враз. Так настает
  Лишь смерть. А тишина растет
  Как ствол и зреет, точно плод,
  Затем, что тишина - живая.
   
  Лишь только семя тишины
  Внутрь брошено, - укол мгновенный, -
  И сердце сделалось священным,
  Как те сосуды, что полны
  Грядущим. В нем сейчас росток
  Незащищенный, как сам Бог.
  Как хрупок он!.. Случайный звук
  И - прерван рост... Но все вокруг
  Затихло. Точно небосвод
  Рассветный, как крыло зари,
  Он появляется. Вот-вот
  Совсем восполнится внутри
  И в мир родится, и на нас
  Огромный остановит глаз.

*   *   *

Над морем сосны склонены
  И даль открыта.
  А стих родится из волны,
  Как Афродита.
  Вот, вот она... и снова нет.
  Лишь трепет линий.
  А на бумаге - только след
  Живой богини.
   
  Одна застывшая черта -
  Вот все искусство.
  Была такая полнота!
  И снова пусто.
   
  Но, может, смутно передам
  Свою тревогу,
  Чтоб кто-то вышел по следам
  К жилищу Бога.

* * *

Тот самый час, когда последний свет,
Почти отсутствуя, еще разлит повсюду,
Как вещий шепот. Тьма и есть и нет,
И сердце молит о продленье чуда.

И чудо в самом деле продлено.
Белеет полночь северного лета.
Моей души открытое окно
Наполнено неуходящим светом.

* * *

Куда-то вглубь, в пространство белой ночи,
Куда стволы идут, куда слова
Вот те, что громыхают и пророчат,
И эти, различимые едва,
Втекают, чтобы превратиться в Слово,
Невнятное для языка земного.

Куда-то вглубь, в пространство белой ночи…
А может, мы встречаем чей-то взгляд?
А, может, чьи-то замершие очи
В пространство превратились и глядят
Внутрь нас?..

* * *

Простор великий из горсти
Раскрывшейся забросил семя
Свое в меня. И вот расти
В пространстве внутреннем всё время
До восполнения должна
Трепещущая тишина,
Как иномерное растенье.
И если прорастет она,
Наступит миг преображенья:
Раздвинется тяжелый пласт –
Простор меня пересоздаст.

* * *

Тропинка горная вела
Вглубь, как и линия ствола,
За пядью пядь, за шагом шаг.
И вот, расслаивался мрак,
Вливался внутрь цвета цвет
И дух сгущался, как предмет.

И в уплотненной тишине
Протягивался в руку мне
А вкладывался в грудь клубок –
Наверно тот, который Бог
Разматывал за пядью пядь,
Чтобы весь этот мир создать.

* * *

Здесь нет еще людей, и потому так много,
И потому моря бездонной тишины…
И между мной и Мной, между душой и Богом
Всё настежь – ни одной стены.

Здесь нет еще людей и потому качанье
Безлиственных ветвей доносит мне опять
Тот позабытый гимн, то самое Дыханье,
Которое смогло из глины нас создать.

И – ни борьбы, ни слов, – нет нашей преисподней,
А только лишь один безмолвный райский сад.
Здесь нет еще людей, и потому сегодня
Господь меня творит, как сто веков назад.

* * *

Я знаю, что стихи живут в соседстве с Богом.
Их как листов в лесу, – их бесконечно много.
Как ласточки, они мелькают на свободе,
Как ласточки живут, – свободно и легко.
Не я ищу стихи, они меня находят, –
Но если я ушла не слишком далеко.

* * *

Бушующий девятый вал
Весны, всю эту святость мая, –
Всё это Моцарт понимал
Так, как никто не понимает.

Всё это многоцветье крыл,
Всё дуновенье многотравья, –
Всё это Моцарт нам дарил. –
За это он и был отравлен.

Все слезы счастья, счастье слез. –
Всё, до чего нам не добраться,
Он это с неба нам принес, –
За что и лег в могиле братской.

И всё же с каждою весной,
С минутой каждой многокрылой…
Ах, Моцарт, Моцарт, в миг иной
Встают живыми из могилы…

* * *

Я знаю путь, которым Бог
Приходит в мир, – через порог
Невидимый, сквозь узкий мост
Над пропастью. Сей путь есть рост
Стволов и света и любви
И нарастание в крови
Такого жара, что вот-вот
Насквозь пронзится небосвод,
И вспыхнет солнце посреди
Пространств и в глубине груди.
И прогремит со всех сторон
Хвалебный гимн, вселенский звон
До звезд поднявшейся волной –
И завершится  т и ш и н о й

* * *

И будет долго тишина расти,
Как Дерево, и полниться вниманье.
Чтоб к Тайне жизни ближе подойти,
Нужна такая полнота молчанья!

О Боге рассказать никто не мог,
Его глубокой тайны не разрушив.
Сказать о Боге может только Бог,
Проникнувший в замолкнувшую душу.

* * *

Вечереющий лес, вечереющий лес.
Углубляется жизнь до сквозящих небес,
Луч последний погас, задымился, затих.
Углубляется свет до истоков своих.
Догорает костер, угольками шурша.
Углубилась до Бога немая душа.

* * *

Войти туда, где нет как нет
Меня. – Совсем. – Не существую,
Но, Господи, откуда свет
Такой? И почему ликует
Душа, как будто бы она
На волю вырвалась из клети?
Полным-полна, вольным-вольна
И за весь мир одна ответит.

Ни слова… Лишь древесный гул.
(А, может, Ангельские хоры?)
Простор меня перечеркнул,
А я так счастлива простором!..

Так счастлива!.. Но, Боже мой,
Меня ведь нет… И всё же, всё же
Я стала как сосна немой,
Чтобы узнать: не быть не может
Меня. – Я есть! Повсюду – я.
Вселенский ветер смел границы
И в том, что нет небытия,
Душа способна убедиться
На опыте. – Во всем! Во всех –
И в небесах и в океане!
Так вот откуда этот смех
Над смертью! Это ликованье!

* * *

И снова дождь. Как будто Бог
Велит мне снова умалиться,
Свернуться внутрь себя, в клубок
И ощутить свои границы
Во внешнем мире, – свой порог
И собственную глубину,
Бездонность тайного истока,
Так незаметно, одиноко
Наращивая тишину,
Как ствол древесный, дождь бессменный
И сам немой Творец Вселенной.

* * *

Там за окном – творящий хаос,
Разрушивший порядок мой,
Но я ныряю с головой
В него, чтоб в этой бездне плавать,
Захлебываться и тонуть,
Теряя смысл и цель и путь.
Теряя всё, но твердо зная,
Что я себя не потеряю,
Раз есть размывший все края,
Разлившийся везде и всюду
Весенний хаос, – значит я
Была и есть и вечно буду.
И смысл мой вовсе не во мне,
А в этой темной глубине
Без дна, в сем хаосе весеннем,
Пронзенным насквозь птичьим пеньем,
Вот в этом головокруженье,
Смешавшем вдруг в одно мгновенье
В одном немыслимом сверканье
Всю нашу боль и ликованье.

* * *

Был неспешный час, был беззвучный шаг.
Подымался лес, как моя душа.
До святых высот, до седьмых небес
Воздымался Дух, как столетний лес.
Ну, а я сама, точно ствол немой.
Что душе моей до меня самой?

* * *

Когда растает мысль в блистанье
Заката, в дымке золотой,
И высота деревьев станет
Души незримой высотой,
И запоет душа, как птица,
В открытой птицам вышине,
И не захочется проститься
С лучом последним на сосне…
Но, Боже, так душа любима
Вот этим золотым лучом,
Что все вопросы разрешимы
И никого и ни о чем
Теперь просить уже не надо.
Секреты счастья так просты:
Не отвести бы только взгляда,
Не потерять бы высоты…

* * *

Я ничего не делаю. Я жду.
О, этот час немого ожиданья,
Когда как будто трогаю звезду
И чую гул в далеком океане.

Когда я знаю: Дух нерасчленим –
Нам лишь во сне положены пределы –
И мирозданье чувствую своим
Расправленным неуязвимым телом.

Разноголосый шум земной затих.
Всё неподвижно. Жду в безмолвьи строгом
Слияния с последним из живых
И этим самым – со всецелым Богом.

* * *

А шорох листьев, тихий плеск
Дождя и капель тусклый блеск
И этих веток разворот –
Пространство, где душа растет.

Ты знаешь, что такое Бог?
Тот, кто стеною стать не мог
Меж нами. Тот, кто никогда
Нигде не оставлял следа

И никогда не заслонил
Собой сверкания светил, –
А просто был, как ширь морей,
Пространством для души твоей.

* * *

Спаситель, Ты спасаешь нас
Тем, что питаешь душу светом.
Живет нерукотворный Спас
В нерукотворном мире этом.
Живет и отдает сполна
Всего себя в мгновеньи каждом.
Какого нам еще вина?
Что утолит полнее жажду,
Чем этот свет? Я пью и пью
И исчерпать его не в силах.
Любовь бескрайнюю Твою
Земля доселе не вместила…
Над лесом – золотистый дым.
Прощальный луч всё выше, выше.
Я вижу всё, но Ты незрим.
Я слышу всё, но Ты неслышим.
Как долог этот взгляд огня!
Какой накал невыносимый…
Есть только Ты и нет меня.
Есть только Ты, а я незрима…

*  *  *

«Ничего не надо говорить,
Ничему не следует учить…»
Только слушать, как шуршат листы,
Только взять от Божьей полноты
Толику, чтоб всенесущий Бог
Не совсем под ношей изнемог,
Не упал под тяжестью креста.
Так задача каждого проста,
Так посильна!.. – Только и всего:
Взять себе от полноты Его
Толику. Он переполнен так,
Что всё время льется свет во мрак
И течет такая благодать,
Что вот только б душу подставлять.
Понимаешь – только и всего:
Не отъединяться от него.