— Это как? — недоверчиво покосился Кирилл на кота, разом забыв и о Мирке, и о той, которая смотрелась бы краше.
— Ну, — кот задумался, помахивая хвостом в разные стороны. — Вот не было болезни у Александра, и человеком был. Да разве ж девушки не засматривались? И он хвостом крутил. Но помнил — там душа, на другом берегу. Зла не желал ни себе, ни другим, справедливость искал, и было дико ему поднять руку на женщину, которая среди народа. Помнил, будущая мать, хранительница очага, чья-то любимая женщина, которая скорее друг, чем чужой человек. Близкие по духу сродни душе, по душе меряют человека. А пришла беда, назвалась душою — и не видит, не слышит, не помнит. В уме желанный он, слезой умыт, да только тот, кто мертвую душу его миловал, целовал, как его самого, сыт и мозгами думает, а не воловьим слухом. Ну, посуди сам, лежишь ты еле живой, и скорее мертв, а над тобой, как над женщиной причитают — от того что попутали, или от большого ума?
— Наверное, от большого ума… — согласился Кирилл. — Но ведь это в любое время могло бы произойти. Предположим, авария, я, а рядом женщина, над которой причитают. И что, я стал не нужен?!
— Вот именно! Поэтому поднять болезнь и полечить ближнего святая обязанность каждого. Прыгнуть в огонь и принять муку на себя, чтобы и самому в сеть не угодить, и душу от крови отмыть.
— А-а… м-м-м… — Кирилл снова подумал о Мирославе, которая ждала наверху.
— Восстановить семя брата — святое дело. Она как сестра тебе, но не кровная. Душа его сто раз тебя в своих мыслях искала. Ты с ним и в болезни рядом был, и во здравии. Он откололся от тебя, а ты с другой стороны подошел — и теперь он в мыслях тебя искать будет, как опору, чтобы ногами встать. В замуж душу брата для того берут, чтобы волки хищные, когда демоны на человека набросятся, не затмили бы собой белый свет. А кто закон не исполнит, то и не брат был, а враг, который живому могилу роет.
— Как все сложно! — озадаченно и глубокомысленно произнес Кирилл, пытаясь примерить полученные сведения на себя.
— Закон не таблица умножения, на нем Небесная и Поднебесная стоит и Боги. Он как Твердь каменная. А кто им пренебрегает, тот яму себе копает. И можно верить, что не в ямы, да только думами она лишь глубже становится.
— Ну, о женитьбе я еще ну думал, — спохватился Кирилл.
— Я знаю. Но покажи обман, и не выйдет брат из темницы. Сестру ищи, — посоветовал кот.
— Ну… — Кирилл покраснел. — Со счетов не сбрасываю.
— Надо собираться, замуж еще далеко, — разоткровенничался кот, — но демона в три погибели согнешь, если по имени будешь прохаживаться да посмеиваться, стрелы пуская. И душу поднимешь. Так что, может, и не придется жениться-то!  Рассказать брату о том, кто такая Ирина с его стороны ты не смог бы, но со стороны Мирославы он открытое ухо. Замечательно, что нашел ее — я помог.
— М-м-м… — Кирилл пришибленно остановился, внезапно испытав к коту самые теплые чувства, на которые был способен. В сравнении с ним он был ребенок, который внезапно взял в руку что-то такое, что было взрослым и запретным.
— «Поезжай, Перун, к зверю-Скиперу! По дороженьке прямоезжей птица быстрая не пролетывала, зверь рыскучий давно не прорыскивал, на коне никто не проезживал! Заколодела дорожка, замуравела, горы там с горами сдвигаются, реки с реками  там стекаются!  И сидит у грязи у черной,  да у той ли   речки Смородины люта птица-Грифон во сыром бору. Закричит как  Грифон по-звериному,  как засвищет Грифон по-змеиному  —  все травушки-муравы уплетаются, все лазоревы цветочки отсыпаются, темны лесушки к земле приклоняются, а кто есть живой — все мертвы лежат!» Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. Приложить на человека, будет Мирослава и Небесным царствием, и Ладой-матушкой, демон Ирины — лютовитая птица Грифон, Александр — чудо-юдо рыба кит и царствие Поднебесное. Страшно там, заколодело, замуравело, все под птицей Грифон. А сама Ирина — Скипер-зверь, который корки хлеба ему не подаст, и ум его, три сестры перуновы и есть — волосами оброс, корою покрылся, набравшись духа нечистого.
— Это что же, мне перед Мирославой надо выставить…
— В невыгодном свете, так чтобы Мирослава себя человеком почувствовала. Смыть с нее грязь. И не грех нечисть за волосы потаскать — да так, чтобы Мирослава заново родилась. Видишь ли, униженный в смерти человек, чувствует то же, что и тогда, когда смерть не позволила ему заступиться за свою землю. 
Какое-то время Кирилл молча следовал за котом, испытывая благоговение. Страж отличался от обычного домашнего питомца, во-первых, мудростью, во-вторых… Скорее, он был питомцем кота, которого тот разложил по полочкам. Он как-то сразу вырос в собственных глазах на целую голову, обнаружив, что умеет думать за других. Прикупить побольше цветов… Нет, цветами Миркины проблемы не решить, здесь нужно что-то другое! Если бы с тетей Верой посоветоваться, без нее, похоже, не обойтись, но как склонить на свою сторону и не выдать тайну? И как рассказать обо всем матери, чтобы она не побежала к Мирке разбираться?! Сашка, несомненно, почувствует мать точно так же, как его. И, возможно, ближе — она его рожала. Могла сидеть с Грифоном, по имени Ирина, пусть и не  таким опасным, но еще одним Грифоном.
Кирилл снова с благодарностью вспомнил стариков из своего сна. 
В том, что произошло с народом, оба волхва разобрались не хуже кота. И объяснили так, что понял с первого раза. В общем-то, с тех пор ничего и не изменилось, разве что народу стало много, и на каждую голову не наступишь. Напрасно он искал ему оправдания — его не было. Люди не спрашивали у святых отцов, куда ушли пожертвования. На новые церкви, на зарплату сотрудникам, на иконы и свечи, на рекламу. А Богу, тому Богу, который смотрел на человека, какая радость?!
— Подожди, — Кирилл вдруг остановился в тревожном ожидании. — А ты уверен, что Сашка себя Царем не посадил?
Кот пренебрежительно фыркнул, продолжив путь.
— Царь, как удочка с наживкой, которую можно в любой омут закинуть. Если бы посадил, засиял бы, как тот фонарь, что у тебя в руке! Она не первая, кому голову снесли, сразу-то не разберешь, кто с кем в узелок завязан, — кот встал, пошевелив усами, замерцав ярче, так что стало видно озеро, до которого, наконец, добрались. — Но если Мирославу пытались уловить, вряд ли не догадались, что именно через нее уловили его. Железа на Мирке хоть отбавляй, в мужья готовить его не будут, наберет долгов, отдаст — и кончат его. Понимают же, что долги хоть кому глаза откроют, царь, не царь, а долго водить людей за нос не получится. Когда Царем, это уже царство на царство — Огонь, Потоп и все такое. Примирить не сможем, охрану будем несть двадцать четыре часа в сутки!