Вот, как происходит у нас с вами, в режиме реального времени, так называемое «восстановление нравственного самосознания» народа при помощи «святой братии».
В селе Елизарово, что на Псковщине, РПЦ взялась вос-станавливать монастырь с храмом 16 века.
При этом, под влиянием организованного властями всероссийского религиозного психоза, жители сами «подпи-сывались» за его восстановление.
Видимо, в надежде приобщиться к «святому делу» и через то приобресть «благодать божию».
Несчастные, они не знали, с кем связались, и что их ждет!

«Благочестивые монаси» не столько рьяно взялись вос-станавливать старинные постройки, сколько возводить но-вые!
Естественно, с захватом новых земель для их «устрое-ния».
При этом придумали неслыханный доселе термин, или понятие: «охранная зона» монастыря.
Под нее им надо, ни много, ни мало - три тысячи гекта-ров!
Думаете, как в старину – дикие земли или пустоши?
Опять ошибаетесь!

Монастырь расположен в самом селе, и все земли - или заселены, или заняты муниципальными постройками.

Всё происходит в наше время и – современными мето-дами, вплоть до банального, «с божьей помощью», рейдер-ского захвата.
Там, где не получается получить землю даром, берут посредством махинаций и в связке с администрацией.

К одним в дом пришла сама «матушка-игуменья» Ели-савета и заявила: «Имейте в виду, вы живете на монастыр-ской земле!»
А земля-то – в частной собственности у владельцев, живущих на ней испокон веков!

У других, тоже их собственный участок в 10 соток, как-то вдруг, по «счастливой случайности» для монастыря, ока-зался в пределах владения «обители».
А еще за один, тоже их же участок, в 30 соток – лако-мый кусок! - уже на правах наследования от бабушки с де-душкой, «служители божьи» атаковали самих бабушку с де-душкой.

Точно так же, как это делают «черные риэлторы», бла-гочестивые монаси предлагали им «помощь и уход», с по-смертной передачей участка монастырю.
Дедушка от настырной монастырской «помощи» вско-ре скончался, а бабушка попала в больницу.
Но монаси продолжали доставать несчастную бабку и там, и только с помощью медперсонала родственникам уда-лось оградить её от их назойливости.

Теперь монаси по-рейдерски прессуют наследников и предлагают выкуп за злополучный участок.
Ни много, ни мало - аж целую тысячу долларов!
Это за тридцать-то соток!

У еще одного мужичка, жившего вплотную у стен мо-настыря, вдруг как-то, совсем неожиданно, но как-то очень кстати для «святых отцов», сгорел дом.
Мужичок от горя запил, а потом и вовсе бесследно сги-нул где-то в далекой деревеньке…

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Вот тебе, бабушка, и «божья правда»!

Что теперь остается елизаровским мужичкам?
Как им противостоять этим бандитам в рясах?
Раньше про нечестных людей говорили: креста на них нет!
Так ведь на этих – есть!
На всех поголовно!
На каждом брюхе, напоказ!
Этими крестами они и прикрываются!

Жаловаться властям и уповать на закон – бесполезно.
Если попам во всем дан зеленый свет верховными вла-стями, кто на местах осмелится включить им хотя бы жел-тый?

Действовать по старинке, с дубьем и дрекольем?
Призвать на помощь «красного петуха»?
Но тогда, как и в старину, на помощь «святой братии» пришлют княжеские военные отряды.
И – посадят, за твою же правду.
А имущество конфискуют и передадут тем же «святым браткам».
Как говорится: «Не мытьем, так катаньем».

Раньше думать надо было, господа мужички, на дворе – не четырнадцатый век!
Чему вас учили при советской власти?

Однако, вернемся опять в историю.
Вот что вменялось крестьянам по уставной грамоте 1391 года:

«…Церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хо-ромы ставити, игуменов жеребей весь рольи орать изгоном и сеяти, пожати и свезти, сено косити десятинами и в двор ввезти, ез рыбу (рыбу в загонах) бити, и вешний и зим-ний сады оплетати, на невод ходити, на бобры им в осенние поити; а на велик день и на Петров день приходят к игуме-ну, что у кого в руках, а к празднику рожь молотити и хле-бы печи, солод молоть, пиво варить, на семя рожь моло-тить, а лен даст игумен в села, и они прядут, сежи и дели неводные наряжают, а дают из сел все люди на праздник яловицу; а в которое село приедет игумен в братщину (на братский жертвенный пир в храмовый праздник), и сыпци дают по зобне овса коням игуменовым».

А что, мужички, может быть, кто-то уже соскучился по церковной барщине?

По свидетельству Адама Климента и Горсея, иностран-цев, посетивших Москву в середине 16 века, церкви и мона-стырям уже тогда принадлежало не менее трети всех рус-ских земель!
Причем Горсей ссылался на слова самого Ивана Гроз-ного…
А уж этот-то свидетель, надо полагать, знал, что гово-рил!
И врать бы не стал!

До 1917 года церковь оставалась самым крупным зем-левладельцем, после царя.
И самым крупным крепостником-рабовладельцем.

Любопытно, в связи с этим, происхождение церковного звания – «владыка».
Ах, как любил смаковать это свое звание наш тепереш-ний патриарх, когда был еще митрополитом!
Русская церковь уже тогда условно делилась на епар-хии, во главе которых стояли епархиальные архиереи.
Эти ребята чувствовали себя в своих епархиях не упра-вителями, а удельными князьями в своей вотчине.

Архиерей – владыка, как звали его в быту.
Это прозвище вполне соответствовало официальной терминологии княжеских и митрополичьих указов, которые повелевали епископам именно владеть, а не управлять под-ведомственными им епархиями.
Население епархии обязывалось иметь к епископу «любовь и всяко послушание».
И прежде всего - исправно платить ему дань.

Так что «владение» епископом своей епархией своди-лось главным образом к извлечению из оной доходов.
Собственно, в этом состоит оно и сейчас, все остальное – инструмент и профессиональная, информационная дымо-вая завеса для охмурения простодушной публики.
Все эти иконы, кресты, свечки и прочие «таинства» священнодействий – профессиональный реквизит для отъе-ма денег у паствы.
Равно, как для уличных лохотронщиков наперстки, карты и прочее – для отъема денег у прохожих недоумков.

И все эти разглагольствования и «озабоченность нрав-ственностью» и «духовным здоровьем» народа – то же са-мое, что обещание «потомственных магов» вылечить или помочь разбогатеть простодушным лохам.

Глава 10.  Боевики в рясах.

Однако, опять вернемся от современного криминала к историческому.
Здесь надо сделать некоторое пояснение для неиску-шенных читателей.
У них, из сказок самих «святых отцов», могло сложить-ся мнение о монахах, как о неких «сирых и немощных», по-лучивших «призрение под сенью божьей обители».
Или как о неких подвижниках, не от мира сего, погру-женных в нескончаемые молитвы, воздержания и посты.
Да еще и странствующих по городам и весям с круж-ками для «пожертвований на храм».

Естественно, были и такие, черную работу должны бы-ли делать какие-то черные!
И делали, за кусок тряпки – прикрыть собственные мощи, и кусок хлеба, чтобы поддерживать эти мощи, пусть неисправными, но на ходу…

Становление русской православной церкви происходи-ло в феодальном обществе, и поэтому она была плоть от плоти этого общества.
Состав высшего духовенства и монашества был точ-ным слепком со светского высшего общества.

Епископы избирались обязательно из бояр.
В монахи шли также князья или бояре, так как постри-гавшийся обязан был делать взнос в «общак» или селами или приличными денежными суммами.
Даже из купцов и зажиточных крестьян монахи встре-чались редко, только, как исключение.
Понятно, что такие «монаси» никаких особых забот и тягот не испытывали, на работы и «послушания» не наряжа-лись и жили в свое удовольствие.
Для них монастырь был чем-то вроде пансионата для рантье.

Некоторое представление о таком образе жизни могут дать сценки из «монашества» товарок госпожи Буонасье, по-казанные в русском варианте фильма «Три мушкетера».
Во многом это художественный вымысел, конечно, но суть схвачена точно.
Понятно, что такие монахи или монашки на кухне кар-тошку не чистили, дрова не рубили и на огороде грядки не пололи.
И с кружками по деревням не ходили.

Так же, как для госпожи Буонасье, монастыри зачастую служили тюрьмами, в которые упрятывали неугодных вла-стям значимых людей…
Приснопамятная Бастилия строилась и служила крепо-стью, прежде, чем стать тюрьмой.

И монастыри практически всегда строились тоже в ка-честве крепостей, служа полувоенными форпостами на гра-ницах государства.
А в военное время становились полновесными воен-ными объектами.
Тот же знаменитый Соловецкий монастырь был и мо-настырем и крепостью на северных границах молодой Рос-сии.
И тюрьмой в царское время и концлагерем для полит-заключенных в советское…
По своим техническим параметрам он был спроектиро-ван для этого, как нельзя лучше.

Формально-юридический характер боярско-княжеского монашества вовсе не требовал от них каких-то благочести-вых «подвигов» для спасения их души.
Они, вроде бы, исполняли какую-то функцию, даже молились за кого-то или за что-то.
Но, в основном, просто давали контингент «почетных и благородных старцев» для замещения должностей митропо-литов, епископов, архиепископов и т.д.

А отправляя функцию т.н. «богомоления», отправлять все прочие «подвиги благочестия» они предоставляли фана-тикам, уходившим в схиму куда-нибудь «в пустынь».
И там ведшими аскетическую жизнь.
Или сидевшим в затворничестве здесь же, в качестве экспоната «благочестия».

Но даже и богомоление эти барствующие монаси от-правляли без особого рвения.
Тогдашние писатели, касавшиеся монастырских нравов 14-15 веков, сходятся во мнении, что вчерашний боярин или князь, становясь монахом, продолжал вести такую же празд-ную и разгульную жизнь, как и до пострига.

Даже Иван Грозный возмущался, что «во всех мона-стырях держатся хмельные напитки и монахи предаются пьянству, по кельям незазорно ходят женки и девки, а «ро-бята молодые» (которые, по мнению тогдашнего идеолога монашества, Иосифа Волоцкого, были для монахов еще опаснее, чем женщины) живут там невозбранно».
При таких нравах строгим игуменам оставалось либо бесславно уходить с поста…
Либо внедрять дисциплину «жезлом и затвором», рис-куя собственной бородой!

Например, игумен Троице-Сергиевской лавры Паисий Ярославов, после двух лет игуменства, попросту сбежал из монастыря.
Потому что так и не смог обратить монахов на путь благочестия, на молитву и на пост:
«…бяху бо там бояре и князи постригашеся не хотяху повинутеся…»

Понятно также, что на монахов, принятых в монастырь «за ради бога», такие «настоящие» монахи смотрели пренеб-режительно.
«С укоризною», как на чернь.